Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко

Почему она плакала?

Недописанное письмо осталось на столе.

Бумага прибавила жару, когда дом загорелся.

Надо было отправить его с плохой фотокарточкой.

Все надо было отправить.

Люди ходили по аэропорту туда и сюда, водоворот людей.

Но мы с твоим дедушкой их не замечали.

Я полистала его дневник. Я указала на: «как неловко, как горько, как грустно».

Потом он полистал и указал на: «вы сейчас подали мне этот нож совсем как».

Я указала на: «будь я другим человеком в другом мире, я бы поступил как-нибудь иначе».

Он указал на: «а иногда из нее просто хочется выпасть».

Я указала на: «это нормально — не разбираться в себе».

Он указал на: «как грустно».

Я указала на: «от сладкого я еще никогда не отказывался».

Он указал на: «рыдала, и рыдала, и рыдала».

Я указала на: «не плачь».

Он указал на: «сломленными и в смятении».

Я указала на: «как грустно».

Он указал на: «сломленными и в смятении».

Я указала на: «Нечто».

Он указал на: «Ничто».

Я указала на: «Нечто».

Никто не указал на: «с любовью».

Эта была пропасть. Мы не могли ни перепрыгнуть через нее, ни обойти по краю.

Мне жаль, что вся жизнь уходит на то, чтобы научиться жизни, Оскар. Будь у меня еще одна жизнь, я бы прожила ее по-другому.

Я бы все изменила.

Я бы поцеловала учителя музыки, не боясь, что он меня засмеет.

Я бы скакала на постели с Мэри, не заботясь о том, как выгляжу.

Я бы не стеснялась своих фотокарточек, рассылала бы их тысячами.

Что же теперь? — написал он.

Тебе решать, — сказала я.

Он написал: Я хочу домой.

Что для тебя дом?

Дом там, где больше всего правил.

Я его поняла.

Нам понадобятся еще правила, — сказала я.

Чтобы дом стал похож на дом.

Да.

Хорошо.

Мы поехали в наш ювелирный магазин. Он оставил чемодан в задней комнате. В тот день мы продали пару изумрудных сережек. И обручальное кольцо с бриллиантом. И детский браслетик из золота. И часы — путешественнику в Бразилию.

Ночью мы лежали, обнявшись. Он покрывал меня поцелуями. Я ему верила. Не по глупости. Потому что была его женой.

Утром он уехал в аэропорт. Я не решилась дотронуться до его чемодана.

Я ждала его возвращения.

Прошли часы. И минуты.

Я не открыла магазин в 11:00.

Я ждала у окна. Я все еще в него верила.

Я не обедала.

Прошли секунды.

День миновал. Наступил вечер.

Я не ужинала.

В промежутках между мгновениями умещались годы.

Твой отец толкался у меня в животе.

Что он пытался мне сказать?

Я поднесла к окнам птичьи клетки.

Я открыла окна и открыла клетки.

Я спустила рыбок в унитаз.

Я отвела вниз собак и кошек и сняла с них ошейники.

И выпустила насекомых на улицу.

И змей.

И мышей.

Я сказала им: Вон.

И они ушли.

И больше не вернулись.

ИНТЕРВЬЮЕР. Вы можете описать события того утра?

ТОМОЯСУ. Я вышла из дома вместе с Масако, моей дочерью. Она шла на работу. Я собиралась зайти к подруге. Объявили воздушную тревогу. Я сказала Масако, что возвращаюсь домой. Она сказала: «Я побегу в контору». Я занялась делами и ждала, когда отменят тревогу.

Я свернула циновки. Я убрала в шкафу. Я протерла окна влажной тряпкой. Что-то вспыхнуло. Моей первой мыслью было, что это вспышка фотоаппарата. Сейчас это звучит смешно. Мне пронзило глаза. В голове все погасло. Вокруг стоял шип от крошившихся стекол Таким звуком мать в детстве меня успокаивала, когда я раскричусь.

Когда ко мне вернулось сознание, я поняла, что не стою. Меня отбросило в другую комнату. Тряпка по-прежнему была в руке, только уже сухая. Моей единственной мыслью было найти дочь. Я посмотрела в окно и увидела одного из своих соседей, почти нагого. Кожа отслаивалась от него, как кожура Она свисала с кончиков пальцев. Я спросила, что случилось. Он был не в силах ответить. Он смотрел во все стороны — очевидно, искал своих. Я подумала: Я должна идти. Я должна найти Масако.

Я обулась и взяла свой противопожарный капюшон. Я дошла до остановки поезда. Очень много людей двигалось мне навстречу, из города. Мне показалось, что пахнет жареными кальмарами. Должно быть, я была в шоке, потому что и люди выглядели, как кальмары, выброшенные на берег.

Я увидела, что ко мне идет девочка. Кожа на ней плавилась. Она была, как воск. Она бормотала: «Мама. Воды. Мама. Воды». Я подумала, что это может быть Масако. Но нет. Я не дала ей воды. Каюсь, что не дала. Мне надо было найти мою Масако.

Я бежала до самого хиросимского вокзала. Там было много людей. Некоторые умерли. Многие лежали на полу. Они кричали «мамочка» и просили пить. Я пошла к мосту Токива. Надо было перейти через мост, чтобы попасть в контору к моей дочери.