Майгулль Аксельссон - Я, которой не было

А он не считает это нормальным. Разве нормально, когда твое собственное тело словно вот-вот треснет и разорвется изнутри?

Но картинки по крайней мере ушли, картинки, что то и дело исподволь вставали перед глазами в первые месяцы. Ее лицо, когда он к ней приблизился, бледное, будничное, и вдруг оно исказилось и…

А ее приговор? Нет. Пустая формальность. Да, ее судили и даже дали несколько месяцев тюрьмы. Но ее и виновной-то не считали. И газеты тоже. Там потом густо поперла аналитика, с указанием настоящего виновника. Девушку, значит, можно понять. А его — нет. А теперь пойдет и того хуже, теперь все говорящие головы сидят и точат языки. Включая Торстена Матссона. А саму тему — тему порока, который он, Магнус, желает вскрывать и бичевать, забудут. Когда-нибудь.

Из этого нужно что-то сделать. Ну да. Надо, в самом-то деле. Образ невозможности встречи между Востоком и Западом, мужчиной и женщиной, богатством и бедностью. Он снова встает. Черт, отличная мысль! И дает шанс вернуться к живописи, о чем он, по совести, давно мечтает. Back to basics. [48] Назад к первоосновам (англ.).

Швырнув в окно окурок, он натягивает свитер. Теперь же в мастерскую — и начать этюд. Идеи теснятся в голове, он почти дрожит от нетерпения.

И в тот же миг слышит звук автомобиля на подъездной аллее. Машина Мод. Ее шаги по гравию. Он выходит в холл и торопливо оглядывает себя в зеркале. Бледноват, пожалуй, но это даже хорошо. Бледный и серьезный. Новый человек.

— Привет.

Она отвечает не сразу, окидывает его быстрым взглядом. Сердится?

— Как на работе?

Она кривит губы.

— Зашибись. Как обычно.

Он, протянув руку, хочет дотронуться до нее, но Мод уворачивается. Оба заговаривают одновременно:

— Я получил… — говорит он.

— Я звонила… — говорит она.

Оба умолкают и ждут, что другой продолжит.

— Давай ты сперва, — произносит Магнус.

Мод кивает.

— Я звонила в Хинсеберг. Ее выпустили.

— МэриМари?

— Да.

Взяв сумочку, Мод проскальзывает мимо него, но не на кухню, как обычно, а налево по коридору. Он идет следом.

— Она сюда собирается?

Мод взглядывает через плечо.

— Сюда? Пусть только попробует.

— А может, к себе в домик?

— Этого они мне не пожелали сообщить.

Теперь оба на стеклянной веранде. Смеркается, но пока еще хватает света, чтобы разглядеть дом на другой стороне озера. Все окна темные.

— Ее там нет, — говорит Магнус.

— Пока нет, — отвечает Мод. — Но будет. Не сомневаюсь.

— И что нам тогда делать?

— Ничего. Но мы не забудем.

Наконец-то шоссе. Машин все меньше, переключаю на пятую. Дай Бог здоровья Катрин!

— Тебе необходима машина, — сказала она.

Об этом я не задумывалась. Но сразу поняла: она права. Конечно же, мне нужна машина — иначе я не смогу жить в Хестеруме.

— У Мартина была старая «тойота». Может, купишь?

Я молча кивнула. Загадочный супруг Катрин. Умерший или сбежавший? Я не знала и так никогда и не решилась спросить.

— А ты сама как? И дочка?

Катрин задумчиво посасывала ложечку.

— У нас у обеих по машине. Та нам не нужна — просто стоит и пыль собирает.

— Где это?

— В гараже на Упландсгатан. Что мне обходится в пятнадцать тысяч в месяц. Ты оказала бы мне услугу…

Я улыбнулась поверх крем-карамели. Ну, если так…

И вот теперь, спустя всего несколько часов, я сижу в красной «тойоте» модели 1995 года и жму на газ. Багажник забит коробками со склада, на заднем сиденье три комода одежды из другой жизни. Мебель привезут грузовиком через несколько дней. Еще место для нее найди.

Включаю магнитолу, яростные аккорды электрогитары заполняют салон. Я поспешно выключаю ее. Что ли, Мартин был не только член суда второй инстанции, но и фанат тяжелого рока? И не тут ли кроется объяснение необычайного участия, с которым отнеслась ко мне Катрин? Как она говорила? Я так любезна только с теми, кого могу понять? Меня она смогла понять. И содеянное мной. Это кое-что объясняет — про нее и про Мартина.

Рука снова тянется к магнитоле, но я уже настороже. Прикручиваю звук до минимума и ищу другую волну. И, конечно, нахожу «П-1». [49] Радиостанция литературно-музыкального направления. Ровный женский голос зачитывает вечернюю программу. Он ассоциируется с джемпером и жемчужной ниткой на шее, нарядными лодочками и любезной улыбкой. Всей этой нормативной феминистичностью, как выразилась бы Сиссела, кодов которой мы никогда толком не понимали. Но женщина на радио знает о них все и оттого чуть понижает голос, переходя к очередному пункту программы. Вот к этому, сообщает ее интонация, следует отнестись со всей серьезностью.