Майгулль Аксельссон - Я, которой не было

Чемодан не заполнен даже наполовину, хотя она уложила туда несколько смен белья, запасные туфли и несессер. Когда она застегивает замок и поднимает чемодан, то слышит, как содержимое гремит и шуршит на дне. Ладно, наплевать.

На пороге она останавливается и оборачивается, окидывая взглядом свою комнату. Полнейший порядок. Дверцы шкафа закрыты, на покрывале ни единой складочки. Раскрытая книга на ночном столике — единственное свидетельство того, что тут жили. За окном уже темно, и на подоконнике горит маленький светильник. Поколебавшись, Мэри решает его не выключать.

Андреас сидит за кухонным столом и читает. Близоруко склонился над книжкой и не видит, что Мэри подошла совсем близко. Он виновато улыбается:

— Во вторник экзамен.

Мэри кивает.

— Вы к Сверкеру заходили?

— Да. Он спал. Я не стал его будить.

Мэри облизывает губы.

— Так вы не оставите его, пока не дождетесь смены?

Он качает головой.

— Нет. Я ведь уже обещал. И вы же не в первый раз уезжаете.

— В этот раз все иначе.

— Да, — говорит Андреас. — Я так и понял.

Вот и наступил ясный день. Солнце над озером. Муха бьется в стекло, я смотрю на нее какое-то мгновение, потом беру книгу со стола и хлопаю. Муха валится на подоконник, но умирает не сразу — лежит на спине и сучит лапками. Неизвестно откуда появляется другая муха, кружит над первой и отчаянно жужжит, словно понимает, что та, первая, умирает. Ударяю снова, пытаясь прихлопнуть обеих одним ударом, но промахиваюсь. Когда я поднимаю книгу, первая все еще сучит лапками, а вторая пропала, и больше в комнате не жужжит никто.

— Вот так бывает, — произношу я вслух и встаю.

Довольно размышлять и фантазировать. Сейчас приму душ и переоденусь. После чего позавтракаю и приступлю к новой жизни.

Осторожно перешагиваю через край ванны и тяну руку к крану. Здесь все так же, как было, когда дом только строился, только годы начинают сказываться. Несколько кафелин треснуло, эмаль ванны пошла темными пятнами. Значит, добавлю еще один пункт в список. Обновить ванную. Может, заодно и кухню. Выкинуть голубые шкафчики и взамен повесить что-нибудь новенькое. Ободрать старый линолеум. Со временем отциклевать все полы. И переклеить обои в гостиной. Старые обои в рогожку поглощают весь свет. К тому же они тут совершенно не смотрятся и никогда не смотрелись.

Сую голову под душ, чтобы успокоиться. Материально мои возможности практически неограниченны. Уж краску-то я могу себе позволить, литры краски, но было бы довольно глупо начинать с покупки новых вещей и собирать полный дом мастеров. К тому же я уже хорошо изучила себя и знаю, что все мои мечты о том, как я отремонтирую мой дом — лишь способ убежать от мыслей, как я буду тут жить. Чем наполню мои дни. Как справлюсь с одиночеством.

Мне нужно побыть одной. Я хочу побыть одной. И в то же время боюсь того, что одиночество может со мной сделать. Вдруг я забуду, как это — разговаривать? Вдруг перестану мыться и чистить зубы? Вдруг в один прекрасный день я усядусь за кухонным столом и стану пихать себе в рот без разбора шоколад, жевательный мармелад, печенье и пирожные, пока меня не стошнит в раковину?

Работа — это, разумеется, выход. Но смогу ли я работать?

Можно заняться фрилансом. Теоретически. Проблема в том, что придется назвать свое имя редакторам и секретарям в редакциях, моим покупателям, и все всё узнают, если не сразу, то спустя какое-то время. Не то что это может оттолкнуть возможного покупателя моих текстов. Скорее напротив — чересчур привлечет. Не хочу ли написать о преступности и политике в этой области? Или воспоминания о Хинсеберге? Что-нибудь о трафикинге и проституции? Или даже целую книжку — про свою собственную историю?

Исключено. Это тоже стало бы чем-то вроде проституции. Значит, надо придумать себе другое занятие. Но я умею только писать, я не знаю, как делаются другие вещи, мне не хватит квалификации сидеть за кассой в «Консуме» или работать нянечкой в каком-нибудь приюте для инвалидов.

Выключаю воду и стою в ванне, обхватив себя руками. Мерзну. Забыла принести в ванную полотенца, так что придется встряхнуться, как собака, и на цыпочках отправиться через всю прихожую к комоду с бельем — туда, где однажды была наша со Сверкером спальня.

Здесь нет ни утреннего солнца, ни озера за окном. Я оглядываюсь, заворачиваясь в старую махровую простыню, застиранную до прозрачности и такую знакомую, простыню, которой я вытиралась множество раз, еще когда была совсем маленькая. И вдруг понимаю, что я должна сделать. Прежде всего, прежде чем я решу что-нибудь насчет будущего, я должна очистить эту комнату. Это — мавзолей, сумрачный склеп с белым покрывалом на кровати и такими же белыми занавесками. В этой комнате отвратительно. Я не хочу ее видеть, вспоминать тех, кто тут жил, пусть лучше стоит пустая, совсем без мебели, словно памятник всем ушедшим.