Галина Щербакова - Крушение

Она переехала в Москву через два года. А до того был Зинченко с черной машиной посреди улицы.

– Выходи за него, дочь, выходи, - горячо шептала мать. - Он сильно в гору пойдет… И с виду вполне представительный… Плечи у него разворотистые… Глаз сурьезный…

Зачем пошла? Почему пошла?

Опустела станица осенью, разъехались, кто учиться, кто в армию, кто куда… Одна она сидела дома, помогала матери наметывать крой. Скучное это дело. Рвалась у нее нитка, наперсток сидел как-то косо, стук машинки разъедал душу, и думалось, что впереди нет ничего. Валька Кравчук прислал фотографию. Нет, он ей не нравился. Он был ей неприятен так же, как и Зинченко, - своим вниманием, своей влюбленностью. А хитрый Зинченко вроде как понял это. Стал вдруг приезжать реже, потом и совсем исчез.

– Дура ты, дура! - твердила ей мать. - Ну за кого ты тут пойдешь?

Зимой Зинченко приехал снова. Стояла машина, как всегда, посреди улицы, а Николай сказал, как отрезал:

– Мне некогда с тобой хороводы водить. Ты решай - да или нет. Квартира на подходе.

– Да, - сказала она так быстро, что Николай даже опешил.

Потом ей же будет говорить:

– Ну, ты у меня сдалась без боя. Я приготовился к осаде там или блокаде, а ты ручки вверх и - сдалась! Даже неинтересно стало…

Заметушилась во дворе мать, отрубила впопыхах хорошей несушке голову, побежала в сельмаг, стала хватать всего без разума, консервов каких-то, каменного шоколада.

– Уберите банки с глаз, - строго сказал Николай в первый, же вечер. - И чтоб никогда… Огурчик, помидорчик соленый… Другое дело… Сало - очень замечательно. А магазин на стол не ставьте…

С тех пор всегда. Никаких консервов. «Что мы, нищие?» Только домашнее или рыночное. Консервы - это уж полная гостевая неожиданность. Тогда он, морщась, открывает банки, у него это получается плохо, банки ощериваются со стола острыми зубцами краев. О непонравившемся ему человеке он говорит: «Шпрота, а не мужик».

Было за него стыдно. Что ж он так о людях? Но забывала быстро. Может, потому, что сама людей никогда не судила и определений им не давала? «Все у тебя хорошие», - бурчал Николай. «Конечно, не все. Но ведь и мы не ангелы?» «Мы - ангелы, - смеялся Николай. - Ты в первую очередь… Ангел на подводных крыльях». Долго хохотал над идиотской шуткой. Он ведь такой: только свои шутки - у него шутки.

Как-то ночью скоропостижно умер сосед по площадке. Затарабанила в дверь его жена, босая, в ночной рубашке, в бигуди; кричала, звала на помощь. Николай сделал что надо, а Татьяна осталась до утра с соседкой. Та металась по квартире уже без слов, без крика, остановиться не могла. Чувствовалось в этом движении что-то до ужаса бессмысленное, ведь не двадцать минут ее кружило - считай, всю ночь. Татьяна же сидела камнем, с одной, как ей казалось, единственной мыслью - не сделала бы что с собой соседка.

Потом узналось - это хоть и безусловно важная, но, так сказать, «верхняя» мысль. Билась же под ней мысль главная. Нет, не мысль о собственной смерти, хотя и она была тоже, не могла не быть. «Плохая смерть, - думала тогда Татьяна. - Плохая! Что бы там люди ни говорили… Надо поболеть, чтоб привыкли потихоньку. Как ее кружит, жену-то…»

Это было страшное кружение… Пробеги из комнаты в комнату… Хлопанье дверями… Что оно значило? Было ли способом успокоиться или способом утвердиться, что живая? Живая, потому как движется. Татьяна увидела себя со стороны. Неподвижную, застывшую, временами даже немигающую… Страшно стало… Показалась сама себе мертвой.

«Глупости! - сказала. - Придет же такое в голову? Мертвая…»

Но думалось, думалось… Она тогда шла к зеркалу, будто боялась, что однажды не обнаружит собственного отражения. Но, слава богу, обнаруживала. «Как-то я не так живу», - прошептала. И женщина в зеркале повторила то же.

Татьяна тогда еще не работала. Фаина Ивановна по этому поводу поджимала губы. Как это не работать в наше время? Не в деньгах дело, в принципе… Ее муж - кандидат наук, заведует отделом, у него оклад приличный, но она имеет свою ставку в школе и чувствует себя полноценным человеком. Николай же - ответ-организатор в комсомоле, самая хлопотная должность - все время в командировках, что ж это за жизнь у Татьяны при горшке и манной каше? Фаина Ивановна часами воспитывала Татьяну по телефону. Однажды Татьяна не выдержала и неожиданно для самой себя рванула из аппарата гофрированный шнур. Испытала счастье от тишины и так и жила спокойно и умиротворенно без телефона. Вернулся из командировки Николай, взял оторванную трубку, громко засопел и положил обратно, потому как присоединить ее не умел. Вызвать же мастера посчитал для себя стыдным. Так и жили по старинке, пока не понадобился телефон соседу по площадке, который потом умер, он и присобачил трубку. Но Фаина больше не звонила.