Елена Катасонова - Пересечение

Павлу стало вдруг очень весело. Он отстоял свою очередь, наелся до отвала жареной колбасы с гречневой кашей, залитой каким-то желтым соусом, не спеша, с наслаждением выпил пива — черт с ним, с ГАИ, авось пронесет! — еще раз оглядел шумную братию и, осоловелый от сытости, выбрался через спины и плечи на улицу. Эх, нет Юльки! Он обязательно притащит ее сюда, потому что здесь хорошо. Это место не для дам, конечно, но Юльке тут понравится, он знает.

Павел сел в машину и отправился в свой далекий путь, за город.

Он ехал осторожно, соблюдая все-все правила, и очень гордился собой, что везет сосиски, — тетя Лиза таких и не пробовала. Теперь прожить бы завтрашний день, и все — будет Юлька.

…Он ехал и думал о ней, и вдруг на одном из перекрестков мелькнула знакомая легкая фигурка под раскрытым зонтом — длинные волосы, сумка через плечо. Черт возьми! Павел резко нажал на тормоз, но тут же опомнился. Да нет же, она в Ярославле! Он перевел дыхание. Так, начинаются, значит, галлюцинации. Юля будет в Москве послезавтра, понимаешь, послезавтра, и ни минутой раньше, запомни, старый дурак!..

Дома его ждал накрытый стол и приодевшаяся тетя Лиза, были охи и ахи по поводу чешских сосисок, и тетя Лиза обижалась на Павла, что он не голоден, и он съел что-то, чтобы доставить ей удовольствие. Потом они разговаривали, но не о том, не о главном, — Павел даже не ожидал от тети Лизы такой деликатности. А потом он дрых, как сурок, и во сне чувствуя запахи трав, теплой земли и близкого отсюда леса.

Утром ему позвонила Юля. Телефон зазвенел в девять тридцать. Дим Димыч первым снял трубку их параллельных аппаратов и крикнул:

— Пал Петрович, тебя!..

— Слушаю, — сказал Павел, и еще до того, как она заговорила, у него ухнуло и покатилось куда-то сердце. — Слушаю! — испуганно крикнул он еще раз: на том конце молчали.

— Мне Павла Петровича, — с заминкой сказал наконец Юлин голос.

— Да-да, это я!

Павел вскочил с места — дернулся, рванулся, натянулся короткий шнур.

— Знаешь, я приехала… Вот… — Теперь ее голос шелестел у самого его уха. — На целый день раньше. Ничего? Я не могла… А ты меня любишь?

— Да… — выдохнул он и сел. — Да… Ты где?

— Я рядом, у кино, под афишей. Мне к десяти, но я могу опоздать.

— Я сейчас…

Павел бросил трубку, налил из графина воды, выпил залпом, поморщился — черт, вчерашняя! — и, не глядя на Диму, вышел из комнаты. Скорее! Скорее! Он стремглав сбежал по лестнице, проходными извилистыми дворами выбрался из переулка, вынырнул на шумную улицу, к кинотеатру, и сразу увидел Юльку. Она стояла, прижавшись спиной к каменному фасаду, и, страдальчески сдвинув брови, напряженно смотрела перед собой.

— Юлькин… — тихо сказал Павел, загородил ее ото всех и прижался щекой к ее щеке. — Ты приехал, дорогой ты мой!

Юлька вдруг всхлипнула и обеими руками обхватила Павла.

— Да-а-а, знаешь, как я спешила!.. Даже очки потеряла, потому что поезд был проходящий, вечерний, почти ночной… Я даже дома всех перепугала… Теперь ничего не вижу…

Она говорила что-то еще, она на что-то жаловалась и всхлипывала ему в плечо. Он осторожно отстранил Юлю, достал платок, вытер ее покрасневшие от слез глаза, прижал платок к курносому носу.

— Давай, малыш, дуй.

Каким он был рядом с ней взрослым!

Юлька послушно высморкалась, прерывисто вздохнула.

— Пошли-ка…

Павел завел Юлю в маленький скверик, усадил на длинную зеленую лавку и сел рядом. Они сидели тихо-тихо, не двигаясь и не касаясь друг друга, и он чувствовал себя ее другом и защитником. И еще он любил ее, любил все время, каждую минуту. Смотрел на нее и любил. Но почему она плакала? Она же еще не знала… ничего не знала про то, как он распорядился их будущей жизнью!

— Ты, наверное, думаешь, почему я реву? — Юля осторожно дотронулась до его подбородка, погладила щеку. — Какой ты побритый…

Павел взял ее руку, прижал к губам, стараясь не замечать толстого самодовольного кольца, — напялил, хозяин!

— А почему? — спросил он осторожно. — Почему ты ревешь?

Юлька уже успокоилась, исчезла страдальческая складка между бровей, улыбались чуть раскосые серые глаза. Она отняла свою руку, полезла в сумочку, вытащила пудреницу и принялась пудрить нос. Потом критически осмотрела себя в зеркало, поправила разлохматившиеся брови, вздохнула.

— Ну почему у меня так краснеет нос, а? Кошмар какой-то!

— Ничего не кошмар, отличный нос — живи спокойно, — засмеялся Павел. — Так почему же ты плакала?