Елена Катасонова - Пересечение

— Митя, наконец-то! А я боялась — вдруг ты один, без ребят? Видишь, что я надумала? Будем сейчас пить чай, вечер-то какой чудесный! Садитесь, садитесь…

Чуть смущаясь, все чинно рассаживаются по лавкам. Татьяна Федоровна наливает в стаканы и чашки чай, угощает гостей бубликами с вареньем, под столом тычется в ноги, обнюхивая тапочки и сандалии, несколько озабоченная таким нашествием Бобка. Потом она выходит из-под стола и ложится поодаль, задумчиво и меланхолично положив морду на лапы. Она лежит и вместе со всеми слушает, как Дмитрий Михайлович, не удержавшись, не дожидаясь вторника, описывает удивительную жизнь одинокого сказочника — мечтателя и фантазера.

Аленка сидит затаив дыхание, оставляет даже варенье в прозрачной розетке. Тонет в темноте пышная липа, вьется над лампой бесчисленная мошкара, завораживая, усыпляя, пахнут цветы и травы… Неужели и ей дадут роль? Нет, этого не может быть: она ведь новенькая. А может, дадут, хоть самую маленькую, крошечную? Надо спросить у мамы — мама, конечно, знает, — надо похвастаться перед Ирой, вот удивится! А то фасонит со своей скрипкой: уставится в ноты, будто действительно понимает что-то в этих крючках и точках…

Аленка, не мигая, смотрит на лампу и мечтает, мечтает… А у нее дома — такая беда.

Мама лежит на постели багровая, с чужим одутловатым лицом. Губы сухие, глаза блестят, волосы липкими прядями разбросаны по подушке.

— Петя, а как же мы? Как же девочки, Петя?

— Бредит…

Ефросинья Ивановна, ближняя их соседка, подпершись, сидит у дивана, жалостливо смотрит на мать. Ира испуганно замерла у окна. Дверь без конца отворяется, входят-выходят соседки.

— Ну, что?

— Сейчас будет.

Борис Васильевич, муж тети Фроси, сбегал уже в аптеку и вызвал оттуда "скорую".

— А-а-а, явилась, — хмуро бросает Аленке всегда такая ясная, добрая тетя Фрося, — ступай к нам, поешь чего-нибудь.

— Не хочу…

— Ступай, говорят, — топает ногой тетя Фрося, и Аленка пятится к двери.

В соседней комнате она с трудом глотает остывшее уже пюре, запивает пюре тоже холодным чаем. Света, тети Фросина дочка, о чем-то спрашивает, но Аленка не отвечает: она прислушивается к шагам в коридоре — когда же придет врач? Соседки ходят и ходят, и все к ним, к матери, слышно, как отворяется-затворяется дверь.

Что-то происходит с Аленкой: перед глазами стоит еще деревянный струганный стол под старой липой, на столе самовар, лампа, тихая женщина наливает чай… Но это было так бесконечно давно, может, не было вовсе, а приснился Аленке сон или читала она книгу. Все растворилось в страхе, съежилось и поблекло, стало маленьким и далеким, как в перевернутом бинокле, который тогда, в театре, дала ей мама, Аленка посмотрела в оконца и увидела далеко-далеко крошечную сцену, а на ней кукольные фигурки актеров…

Она встает и, не понимая, что там говорит Света, идет к маме. Мамины руки шевелятся без устали, бегают беспокойно по одеялу — что-то ищут и никак не могут найти, — голова мотается по подушке — к стене, от стены, снова к стене.

— Петя, Петенька, какая тоска…

— Аня, милая, выпей водички, авось полегчает…

Тетя Фрося наклоняется над матерью, поднимает ей голову вместе с подушкой, подносит к губам чашку с водой:

— Попей, Анечка…

Но зубы стиснуты, губы сжаты, вода проливается на подушку. Фрося растерянно глядит на соседок.

— Давай переверну, — приходит на помощь Пелагея Ильинична.

Она переворачивает и взбивает подушку, горько вздыхает:

— Господи, жар-то какой! Укатали сивку крутые горки…

От этих непонятных и страшных слов Аленка тоненько плачет, и, тут же, только громче, начинает плакать Ира.

— Цыц вы, кликуши! — Борис Васильевич сердито усмотрит на Пелагею Ильиничну, неловко гладит Аленку по голове. — Ну чего вы, чего? Ну, заболела мать, вылечат! Приедет доктор и вылечит… Коли надо, так и в больницу… А вы тут с нами, у нас, верно, Фрося?

— Господи, да а как же? — машет рукою Фрося и тоже всхлипывает.

А у матери оказался сыпняк, и ее увезли в больницу, далеко-далеко, на край города, за железнодорожный мост, а в коридоре сделали дезинфекцию. Ира с Аленкой остались с соседями, ни с кем и со всеми, хотя главной была все-таки тетя Фрося.

— Девочки, вставайте, — будил их кто-нибудь по утрам, а на общей кухне их уже ждал неизвестно кем приготовленный завтрак.

Они одевались, ели и нехотя плелись в школу: из-за карантина безнадежно все запустили, да и не хотелось им заниматься, школа казалась теперь такой ерундой!