Елена Катасонова - Пересечение

— У него на трассе, Данюш, сухой закон. На участках вообще выдают только часть зарплаты, остальная хранится в центре. Но и там спирт днем с огнем не сыщешь. Мужики плюются, Юрку бранят почем зря, а на Большую землю не уезжают: интересно он все раскрутил, да и деньги серьезные. Отвалят в отпуск, все больше в Сочи, грозятся: "Ни за что не вернусь, пусть другие уродуются…" Отгуляют свое, спустят денежки и назад… Дань, тебе интересно?

Даша кивает, интересно, да: напротив нее сидит человек увлеченный. Слова долетают не все — музыка, шум, движение, — да и не все она понимает, но его азарт заразителен. Сейчас ей кажется, что ничего на свете нет важнее трубопроводов.

— Даша, выпьем твоего "Мукузани" — ты меня отучила от водки, честь тебе и хвала! За тебя, за нас вместе! Нет, за тебя — за то, что сбежала от того противного хмыря, назло ему спустилась в наш погребок. Слушай, а чего мы ни разу там не были? С нашей стороны это просто свинство!.. Смотри-ка, пустили записи — Армстронг, что ли, хрипит так свирепо? Гигантский мужик, точно?

Ох, какой он смешной! Как радуется победе в главке, с каким азартом режет мясо и пьет вино, расхваливает какого-то Юру!

— Пошли плясать, Даша! Во дает саксофон!

Ритм Андрей чувствует удивительно, его мгновенно схватывает, предвосхищает, от переполненности энергией сам себя пародирует: от музыки отстает, имитируя испуг, ее нагоняет.

— Андрюшка, прекрати, — чуть не плачет от смеха Даша, — не паясничай!

— Я танцую, — заявляет басом Андрей. — Даша, садимся, ввинчивайся, ввинчивайся, Даш! А теперь встаем…

Он подхватывает Дашу, прижимает к себе, движется через такт, как раз вовремя: она устала.

— До чего здорово все с тобой делать, Даша! Ты хоть знаешь, как ты танцуешь?

Еще бы, школа Ленинских гор — на всю жизнь. Даша, закрыв глаза, покачивается в медленном танце. Кругом, взбесившись, воют трубы, со всех сторон рычит доведенный стереофонией до исступления великий Армстронг, а они двигаются лениво и утомленно, можно не открывать глаза и уткнуться в крепкое плечо Андрея. И вдруг Даша слышит сквозь грохот джаза:

— В понедельник я улетаю, забыл сказать. Ненадолго, всего на неделю.

Как это — забыл сказать? Это для него так неважно? Сообщил мимоходом, в танце, радовался весь вечер… Уезжает от нее — и рад… "На неделю…" Это ведь неделя перед ее экспедицией! Они расстанутся потом на целый месяц!

— Я устала.

Даша отрывается от Андрея, опустив голову, быстро идет к столу. Он ошеломленно замирает на месте, потом бросается следом, лавируя среди танцующих, жестко берет ее за локоть.

— Что случилось? Ты чего, Даша?

Она моргает, отворачивается, но он все равно видит.

— Дашенька, что?! Я ж ненадолго!

— Я не потому… Не поэтому…

Мысли путаются, духота, вокруг прыгают какие-то распаренные толстухи, дурацкий джаз не кончится никогда, а Андрею на нее наплевать.

— Даша! — Чего он сияет, как идиот? — Теперь я вижу — ты меня и вправду любишь! Молодой человек, шампанского!

— С ума сошел, куда нам столько?

Официант с небрежным изяществом открывает бутыль.

— Дорогая, за нас, хорошо? Вот я приеду, куплю цветы, явлюсь к вам в дом и попрошу у Галки твою руку и сердце, идет?

Что это? Кажется, ей делают предложение? Ее выбрали из великого множества женщин! А ведь ей почти сорок, и у нее есть Галя. От радости кружится голова, Даша чувствует извечную гордость женщины — той, почти забытой, исчезнувшей женщины, когда полностью она зависела от мужского выбора.

— Данечка, у тебя целая неделя на хлопоты и приготовления. А потом я приеду, и мы с тобой отправимся в загс.

Да нет же, ни в какой загс она идти не хочет! Ясное понимание этого ошеломляет Дашу. Так страдала, когда осталась одна, так маялась одиночеством, а теперь брак страшит ее, как тюрьма.

— Что, напугал? — Андрей, посмеиваясь, накрывает ее руку своей. — Вот увидишь, все у нас будет отлично.

— У нас и так хорошо, — бормочет Даша, отводя от Андрея взгляд. — Ведь мы любим друг друга…

Музыка стихла, угомонился жаркий разноцветный зал, можно говорить, не кричать.

— Не понял…

Он смотрит на нее пораженный и уязвленный, тяжелые кулаки лежат на столе, сжат твердый рот, лицо точно высечено из камня.

— Не понял, — повторяет он, но это неправда. — Я сейчас, извини.

Большими шагами, не взглянув на Дашу, Андрей выходит из зала. Даша сидит, испуганно съежившись: таким она его никогда не видела. Да она же, оказывается, его совсем не знает! Мгновенно стал чужим и грубым. Ничего не сказал и не сделал, но стал грубым, таким от нее отличным, совсем иная порода. Но почему? Она же любит его, она ему настоящий друг, она все время с ним рядом и ничем не оскорбила его… Сейчас Даша почти боится Андрея, а главное, боится его потерять.