Владислав Егоров: Пасхальные яйца

Удачно с энциклопедией получилось. Когда районную библиотеку закрывали из-за невозможности финансирования, многие книги в макулатуру списали. И энциклопедию эту, полный комплект, тоже, потому как еще хрущевских времен. Жена ее дней десять домой перетаскивала — книги тяжеленные, больше пяти-шести за раз не унесешь. В последнее время, как вдвоем остались, полюбили они разгадывать кроссворды, так что энциклопедия очень кстати пришлась. Фактическая сторона ведь в ней правильная, а что идеологические формулировки устарели, так они для кроссвордов и ни к чему вовсе.

И еще повезло, что библиотеку закрыли, когда его Татьяна Васильевна аккурат пенсию выслужила, полный стаж. Ему же еще год и четыре месяца лямку тянуть. Сослуживцы не верят, что Корзухин о пенсии мечтает, а он действительно спит и видит, когда наконец вручат ему в отделе кадров обходной бегунок. Конечно, жалко уходить, в то время как зарплату повысили и обещают регулярно добавлять, но уж больно в тягость стала служба. Когда деньги правят бал, совесть сохранить трудно. Если раньше только сверху на закон поплевывали, то теперь плюют и сверху, и снизу и сбоку…

До чего ж порой мысли затейливый оборот принимают! Начал он думать про снег, с него перешел на дачу, с дачи на химзавод переключился, потом на мэра, потом аж до Емельяна Пугачева добрался. Кстати, вот загадка человеческой психологии. Объявил неграмотный казак себя царем, и тысячи людей поверили. Интересно, выдай себя сейчас кто за Брежнева, нашлись бы такие доверчивые?

Вопрос этот показался Алексею Степановичу весьма остроумным и он даже хохотнул вслух, благо поблизости никого не было. Но, посмеявшись, рассудил уже вполне серьезно, что лопоухих простаков и сейчас навалом. Во что только не верит наш народ! И в гороскопы, и в акции, и в инопланетян и в барабашек. И вот что поразительно, в любую несусветную ахинею русский человек верит порой без малейших раздумий и колебаний, до ожесточения верит, а очевидные факты склонен подвергать сомнению. К примеру, такой случай из недавней практики. Допрашивал он в качестве свидетеля одного мужика. На вид обстоятельный, серьезный, лысина до затылка. Буквально на глазах у него сосед ножницами жену пырнул, та чудом в живых осталась. И вот показывает ему Алексей Степанович это главное вещественное доказательство, то бишь ножницы, спрашивает, подтверждает ли тот, что они послужили орудием преступления, но вместо ожидаемого короткого «да» слышит в ответ нечто совсем несуразное: «Оно, вроде бы ими Серега Надьку урезонивал, сам видел, но теперь чего-то сомнение берет. Ножницами-то не больно с руки. У них, знаю, ножей кухонных штук пять, один острее другого, чего он, дурак что ли, чтоб ножницами орудовать? Может, не углядел я, может, померещилось, что ножницами, а, гражданин следователь?» И смех и грех.

Тут трагикомическое это воспоминание пришлось оборвать, потому как увидел Алексей Степанович, что приземистое серо-желтое строение барачного типа, оно и есть дом пять по улице Гагарина. На крыльце бабка стоит и черной плюшевке и сером платке. Увидев, что он остановился, номер дома разглядывает, колобком скатилась с крыльца, засеменила к калитке, на ходу причитая:

— Ой, не к нам ли, товарищ, будете? Ой, горе-то у нас какое!

— Русаков Иван Андреевич здесь…, — начал Алексей Степанович и запнулся. Хотел спросить «здесь живет?», да ведь тот покойник уже, а сказать в прошедшем времени «жил», прозвучит как-то глупо.

— Ох, здесь он, здесь, горемычный! — запричитала старуха. — В сарае он. Ох, Господи, грех-то какой!

За долгие годы службы, связанной, как известно, с обстоятельствами печальными, следователь Корзухин причитаний наслышался предостаточно, привык, что называется, пропускать их мимо ушей, а опытным путем давно уже установил, что в подобных ситуациях не сочувствие успокаивает людей, а наоборот деловой казенный тон. Поэтому придал взгляду строгость и спросил официально:

— А вы сами, гражданка, кем покойному приходитесь?

— Соседка я, — ответила старушка голосом еще жалостливым, но уже без завываний. Правда, пару раз носом шмыгнула. — Зовут меня бабой Верой, а если для вашей надобности имя-отчество требуется, то Вера Никитична я, по фамилии Смирнова.

Пока вела она его к сараю расположенному за домом метрах в пятнадцати, то и дело оборачивалась и скороговоркой, но обстоятельно и по порядку, рассказывала, как все обнаружилось. Спит она беспокойно. Особенно в последнее время, как случилось в поселке несколько краж из сараев. На Первомайской у Михейкиных даже кубометра два дров на ихних же санках увезли. Она такого с войны не припомнит. Стало быть, почудилось ей под утро, будто скрип за окном. А ее окошко как раз на сараи выходит. Уже светать начало — не так страшно, оделась она и пошла, проверить, все ли там в порядке. Сараи у них в рядок стоят, на каждую семью отдельный, ее самый ближний. Свой-то, она сразу углядела, что замок на месте, стоит нетронутый, а вот у дальнего, Ирки Плясуновой, дверь расхлябастана, она и скрипела под ветром. Испугалась, конечно, постояла, прислушалась: тихо. Шумнула — никто не откликнулся. Осмелела, подошла к Иркиному сараю, осторожненько заглянула в него и чуть сознания не лишилась, когда висельника там увидела. По носкам, сама их вязала, признала сразу Ваню Октябренка, у Ирки он квартирует. А может и сожительствует они, это не ее дело. Только Ирка сегодня в ночную, она медсестрой в больнице работает, так что пришлось будить Валентина, другого соседа, а еще соседи — Козелковы, Александр Григорьевич и Тамара Петровна, они в отъезде, уехали на свадьбу дочери в Тамбов.