Николай Наседкин - Люпофь. Email-роман.

Напиши мне ещё чего-нибудь ласкового и сю-сю-сю, а то Д. Н. мне не даёт расписаться — заглядывает в комнату, пристаёт с глупостями (не подумай ЧЕГО — кто-то ей доложил, что видел нас с тобой в моём кабинете пьющими кофе чуть не в обнимку…)

Позже (в 24–00) будет, думаю, ПОСВОБОДНЕЕ. До встречи.

Я.

Моему Лёшеньке, 24 марта, 23–09 (Я здесь… Ау!)

Лёша! Твоя Д. Н. — одна головная боль, от которой таблеток, наверное, нет! Что ты ей по поводу ключей сказал и кабинетных обжиманий?

В щёчку целую нежно-нежно, а уж в губки со всей страстью и дальнейшими ДЕЙСТВИЯМИ…

Очень люблю котиков, особенно симпотных и умных…

Алина-кошечка.

Aline, 25 марта, 0-19 (Не бери в голову!)

Алина, оставим Д. Н. наедине с её горем. Бог с ней. Я бы тоже тебя сейчас поцеловал жарко-жарко! И — не только в губы…

Увы, чувствую, что этот жар и эта нежность завтра (по крайней мере — поначалу) превратятся в куксу, надутость, скованность, хмурость, глупость (поведения) и прочую хухру-мухру… Ну почему мы не вместе 24 часа в сутки, чтобы приливы нежности тут же выплёскивались из тебя на меня, а из меня на тебя…

Лапочка моя (так ещё, вроде бы, не именовал?), будь умницей и РОВНОЙ (то есть — равномерно горячей и пылко-нежной), помни обо мне, прощай мне мои слабости, мои извивы души, кои, увы и ах, уже не выпрямить… (Сам не понял, чего наворотил!)

Передавай мой горячий привет маме и папе, можешь также — братику и дедушке. Конечно, не вслух.

Ещё надеюсь получить от тебя два словечка. И — распрощаемся, дай Бог, до завтра.

Целую тебя в оба ушка, обе коленки и (уж прошу прощения!) пупочек! Ну а в губы — само собой!

Ужасный Гудвин.

Моему Лёшеньке, 25 марта, 0-20 (Томное-2)

Буду стараться быть ровной, как чёртов гололёд, на котором мне, к счастью, не пришлось этой зимой распластаться! Во загнула! Ладно, пушистик, ночь, дай Бог, поможет нам СОЕДИНИТЬСЯ — во сне! Цалую, обнимаю. СН! Я уже жду тебя в постельке!

Дымка.

Моему Лёшеньке, 25 марта, 23–07 (Вся — желание!)

Здравствуй, моя любовь! Досмотрела «Я люблю неприятности» (хотя видела этот фильм раньше!): Нолти и Робертс — молодцы, сыграли хорошо!

Думаю о тебе ежесекундно. Твои глаза, губы, руки — только им я ПРИНАДЛЕЖУ! Обожаю тебя! Завтра на факультете как бы не свихнуться от ожидания следующей встречи! Благодарю Судьбу за то, что мы вместе и любим друг друга!

Обнимаю поцелуями!

Сладкий мой, любимый, жить без тебя не могу!

Спокойной ночи, радость моя, Лёшенька!

Д. Н. во сне меня уже навещала — теперь твоя очередь! Жду!

Ласковая Алина.

Aline, 26 марта, 0-18 (Доброе утро!)

Доброе утро, солнышко моё! (Писано почти в полночь.)

Наша любовь — ненормальна, аномальна, экзистенциональна, ибо она… взаимна. А сие случается невероятно редко. Я так думаю.

Спишь сейчас, моя ненаглядная, и тихонечко посапываешь в собственный кулачок. А я думаю крамольную мысль: как было бы хорошо мне быть твоим братом, лежать сейчас на соседней кровати и — видеть тебя…

И ещё я хотел бы быть… твоей подушкой! Сейчас бы так и млел-продавливался под твоей щекой…

(Как ты там меня называешь — шизой? Точно!)

Ладно, совсем с ума сходить не будем, а будем ДУМАТЬ о тебе и продолжать, увы, работать. Сейчас начну доустанавливать PageMaker, а если он завтра закапризничает — зачну всё же счищать Миллениум и водворять на место 98-й Виндак или XP.

Целую мизинчик на твоей левой ноге виртуально (а при следующей встрече — материально), а также в обе щёчки и, уж разумеется, в губки алые — взасос, всерьёз и о-о-о-о-о-о-очень долго!

Итак, с добрым утром! Жду звонка.

Твой прынц.

Моему Лёшеньке, 26 марта, 8-31 (Утро теперь по-настоящему доброе!)

Ух, какая я теперь бодрая-добрая от твоего письма! Спасибочки, голубчик мой, за то, что у меня такой: нежный, тёплый, любящий и МОЙ! А я есть у тебя: нежная, тёплая, любящая и ТВОЯ!

Вот сейчас-то заплакать и хочется! Но не буду — надо в универ, к тебе, ненаглядному, идти! Последнее в тысячу раз приятнее, чем нюни разводить от собственного же счастья!

До встречи, миленький мой!

Алина любящая-прелюбящая.

Моему Лёшеньке, 27 марта, 22–41 (Пока мы были вместе…)

Лёша, пока мы с тобой ЛЮБИЛИ друг друга — дома происходил ужас. Какой-то мужик (видимо, пьяный!) звонил и меня спрашивал, а женский голос орал-просил не позорить её (мама говорит, голосок, прямо как у Д. Н, мол, она его теперь надолго запомнила!). У меня подозрение на Тиму — наверное, пьяный где-то был и дружка какого-нибудь попросил мне позвонить. А звонили они раз этак 20. Мои и телефон отключали — бесполезно. И вот к моему приходу — перестали. А я иду домой, смотрю — ма и дедушка меня у дома караулят. Бля-а-а (тебя цитирую) — думаю я! Приплыли! А они мне про эти звонки, мол, боялись, что меня кто-то выкрал-украл, и вот звонят. Да ещё и братец мой меня выдал (что с тобой видел), и какая-то мамина подружка нас в пиццерии вчера видела — доложила. В общем, ма собирается с тобой побеседовать. Вот такие пироги! А у тебя там как, птенчик мой ненаглядный!