Стивен Ликок: Охотники за долларами

Между тем, как это ни странно, герцог провел целых четыре дня в Нью-Йорке и, хотя его всюду принимали радушно, не получил ни одного цента. Герцог знал, что занять здесь деньги — пустое дело, детская игра, но как, как приступить к этому?

Неожиданно перед ним блеснул луч света. На четвертый день своего пребывания в Нью-Йорке он встретил виконта Билетейрса, который объявил ему, что только что получил пятьдесят тысяч фунтов под залог имущества, за которое в Англии не дали бы и полпенса.

И герцог со вздохом спросил:

— Как же, черт побери, вы устроили это?

— Что?

— Да заем! — сказал герцог. — Как вы завели речь об этом? Я жажду занять здесь сто тысяч, и повесьте меня, если я знаю, как приступить к этому.

— Вздор, — ответил виконт, — никакой подготовки для этого не нужно. Просто занимайте: за обедом просите, ну, как если бы вы просили спичку… Они здесь относятся к этому очень просто.

— За обедом? — переспросил герцог.

— Ну да, за обедом, — подтвердил виконт. — Конечно, не сразу — понимаете? — а так, после второго стакана вина. Уверяю вас, это сущие пустяки.

Как раз в этот момент герцогу вручили телеграмму мистера Файша с приглашением пообедать вместе с ним в Мавзолей-клубе.

Герцог, как человек точный, решил, что второй стакан вина будет стоить мистеру Файшу сто тысяч фунтов стерлингов.

Курьезно то, что мистер Файш в тот же самый момент путем вычислений пришел к заключению, что второй стакан шампанского, выпитый герцогом в Мавзолей-клубе, обойдется ему около пяти миллионов долларов.

На следующий день после получения пригласительной телеграммы герцог с ранним утренним экспрессом приехал в город, а ровно в семь часов вечера уже поднимался в Мавзолей-клуб. Это был плотный, невысокого роста мужчина, с бритым, красным, как кирпич, лицом и поседевшими волосами.

Герцог окинул любопытным взглядом здание Мавзолей-клуба и одобрил его. Оно показалось ему скромным, спокойным, совсем непохожим на кричащие дворцы немецких князей и на итальянские палаццо.

Мистер Файш и мистер Ферлонг ждали его в глубине комнаты, в нише, где горел огонь, стояли фикусы, а по стенам висели картины, освещенные матовым светом лампы; возле них стоял столик с виски и содовой водой. Герцог сел за столик. Мистера Файша, нанесшего ему в полдень визит в Палавер-отеле, он звал уже просто Файшем, как будто давно был знаком с ним, а через несколько минут стал называть и настоятеля церкви св. Асафа Ферлонгом — без всяких добавлений.

Едва успели они обменяться несколькими незначительными фразами, как показалась величавая массивная фигура президента Плутория-университета доктора Бумера. Он представился герцогу, пожал руку мистеру Ферлонгу, заговорил сразу с обоими и в то же время приказал подать себе свой любимый коктейль, а еще через минуту уже стал расспрашивать герцога о вавилонских кирпичах с иероглифическими надписями, которые дед герцога вывез с Евфрата и которые, как хорошо было известно каждому археологу, находились в герцогской библиотеке в Дюльгеймском замке. И хотя герцог ничего не знал об этих кирпичах* он с уверенностью заявил, что его дед собрал несколько действительно очень, очень замечательных вещей.

Герцог, встретив человека, знавшего о его дедушке, почувствовал себя вполне в своей тарелке. Его привели в восторг и фикусы, и картины, и доктор Бумер, и прелесть всего здания клуба, и уверенность, что здесь легко будет достать полмиллиона долларов.

— Какой прекрасный у вас клуб, ну просто прелесть! — воскликнул герцог.

— Да, — сказал мистер Файш, — очень уютный.

Но если бы мистер Файш мог видеть, что творилось внизу, в кухнях Мавзолей-клуба, он понял бы, что как раз в этот момент клуб становился очень неуютным местом.

Ибо как раз в этот момент делегат "Интернационального союза лакеев», в шапке, сдвинутой набекрень, после того как он целый день шнырял по городу, был занят агитацией среди китайских философов, записывая их в члены союза и уговаривая их присоединиться к забастовщикам. Он уверил их, что бои Гран-Палавера бросили работу в семь часов, а остальные бои Коммерческого клуба, Униона и всех ресторанов города забастовали еще час тому назад. И китайские философы, решив примкнуть к забастовщикам, поснимали свои лакейские фраки и надели свои собственные потертые пиджаки и круглые шляпы, заломив их набекрень. В мгновение ока совершилось чудесное превращение: почтенные китайцы обратились в настоящих бродяг самого низкого пошиба.