— Да, да, поздновато, — пробормотал смущенно настоятель. Он не решался откровенно объяснить Юлиане, что раньше этого времени невозможно вернуться домой с «танцульки», куда обязательно ходили все. — Но вы не хлопочите об обеде. Меня может задержать работа. Если мне захочется поесть, я выпью чашку чаю и закушу в Обществе молодежи или…
Он не кончил фразы, но про себя добавил:
«Прекрасно пообедаю в Мавзолей-клубе, у Ньюберри, у Россемейр-Браунов или вообще где-нибудь, но только не дома»".
— Вы уходите? — спросила Юлиана. — В таком случае не дадите ли мне ключ от церкви?
Облако страдания пробежало по лицу настоятеля. Он отлично знал, зачем ей ключ. Она намеревалась отправиться в его церковь, чтобы помолиться.
Настоятель церкви св. Асафа, в силу своих искренних убеждений, был человек со столь широким взглядом на вещи, какой только доступен священнику англиканской епископальной церкви. Он не видел препятствий к разумному использованию своей церкви, например для устройства в ней благотворительного фестиваля или музыкального вечера, но открывать церковь для того, чтобы в ней молились, казалось ему слишком нелепым. И что было еще ужаснее, он видел по лицу Юлианы, что она собирается молиться за него Это было для него, духовного лица, просто невыносимым. Филиппина, как и подобает всем хорошеньким девицам, молилась только за себя, да и то в подходящее время, в надлежащем месте и в соответствующем платье. Настоятель церкви св. Асафа начинал понимать, какие затруднения придется преодолевать клирику, имеющему религиозную сестру в качестве домоправительницы. Но он твердо держался правила никогда не вступать в спор, который может привести к нежелательным результатам.
— Ключ висит в моем кабинете, — коротко сказал он.
С этими словами достопочтенный Фарфорзс Ферлонг вышел в переднюю, взял шелковую шляпу, трость и перчатки, как это приличествует трудолюбивому священнику, и отправился на Плутория-авеню, чтобы начать свою дневную приходскую работу. Приход нашего настоятеля с земной точки зрения был поистине восхитительным местом. Он охватывал самую лучшую часть Плутория-авеню, где вязы богаче всего листвой. Он поднимался вверх и спускался вниз по теневой стороне главной улицы, утопающей в тени громадных ореховых деревьев и погруженной в благоговейную тишину. В приходе мистера Ферлонга не было ни одного дома, где платили бы Менее двадцати пяти тысяч долларов налога в год; в самом сердце его возвышался построенный из белого камня в греческом стиле Мавзолей-клуб, соприкасавшийся, таким образом, с античным миром и вызывавший в памяти Афины…
В таком приходе, по общему мнению, было особенно благодарной задачей бороться с грехом и не допускать его туда, И грех действительно туда не проникал. Можно было смотреть вдоль и поперек широкой авеню и нигде не заметить даже намека на грех. Не было его, конечно, на красивых лицах шоферов, управлявших своими бесшумными автомобилями, не было и признака его на богатых детях, которых выводили и выносили на тенистый проспект парадно разодетые няни; и говорить нечего, Что никакого следа греховности не было видно на лицах биржевиков, которые шествовали один за другим на завтрак в Мавзолей-клуб и, помахивая своими шелковыми шляпами, глубокомысленно беседовали об акциях и дивидендах. Так ходили, больше того, так должны были некогда ходить святые отцы церкви.
Весь грех, существовавший в городе, нашел себе место ниже, на шумных улицах, где кипела торговля и громыхали телеги, и в темных, кривых переулках, где копошилась беднота. Там было настоящее царство греха.
И достопочтенный настоятель церкви св. Асафа нисколько в этом не сомневался.
Многие из более богатых его прихожан спускались вниз целыми компаниями, чтобы взглянуть на грех, а более деловые дамы из его паствы объединялись и образовывали разные общества, союзы и лиги, чтобы заклеймить его, подавить и засадить в тюрьму, пока он не сдастся и не покорится.
Но эти грязные улочки и переулки лежали вне границ прихода нашего настоятеля. Он не имел права вмешиваться. Они находились в ведении специальной миссии, наследия былых этапов развития церкви св. Асафа. Здесь работало особое лицо, изучавшее богословие и готовившееся к духовному званию за четыреста долларов per annum [12] В год (лат.)
. В его обязанности входило духовное попечение обо всех переулках и улочках, трех полицейских судах, двух мюзик-холлах и городской тюрьме. Каждые три месяца, в одно из воскресений, настоятель и несколько дам отправлялись в миссионерский дом и пели за него гимны. Но в общем, его работа была очень легкая. Для примера взять хотя бы похороны, В миссии они не доставляли никаких хлопот. Нужно было только приготовить простой гроб, заказать катафалк да раздать несколько искусственных цветков рыдающим женщинам. Совсем немудрящее дело! А в приходе ев. Асафа, где присутствовали лица с наиболее возвышенными умами, похороны были важным событием, требовавшим большого вкуса, такта и тонкого дара проникновения в человеческую душу. Нужно было уметь отличать скорбящих от радующихся получению наследства, явившихся из чувства уважения к покойнику от присутствующих в качестве официальных представителей. Похороны с простым гробом и жалким катафалком были ничтожными, совершенно ничтожными по сравнению с пышным погребением, когда гроб представлял собой настоящее художественное произведение, источал запахи дорогих тепличных растений, был установлен на эффектную колесницу, за которой следовали репортеры влиятельных: газет.
Читать дальше