Анна Мосьпанов - Круглые кубики

Но гроб он запомнил. Красно-черной тканью обтянутый, в сборочках каких-то – как занавеска на кухне. Лицо отцу подправили. Мать, говорят, несколько бутылок хорошей водки санитарам в морг отнесла. Ну как, хорошей. Какую достала… Вроде бы закрасили и гематому на лбу огромную, и на скуле рваную рану. Видно, конечно, но не сильно. А руки у отца желтые почему-то. Руки желтые, и ногти тоже желтые. А галстук набок съехал. Матери все казалось, что кривой он. Она как заведенная поправляла этот его галстук – широкий такой, короткий, в косую полоску.

С тех пор и пошло-поехало. Раньше Севка и учился вроде неплохо, и даже в какой-то общественной активности замечен был, а тут понесло. Воровал он по мелочи, но регулярно. И не так чтоб в знак протеста или там от нужды какой. Скорее просто чтобы заткнуть чем-то вот эту вот саднящую, корочкой никак не покрывающуюся, не желающую затягиваться рану.

Отец и лупил его, бывало. И матери доставалось. И пил. Не так чтоб много. Но как все, с мужиками, вечерком на старых лавочках – это за милую душу. Но какой ни есть. Какой ни был, если точнее. Отец все же.

И вот, чтоб не думать, чтоб не расчесывать, нужно было чем-то себя занимать. Ну, и как-то так зарядило. Где магнитолу – проводки перекусил аккуратненько или уж как там получилось, где мелочишку какую из бардачка, где очки солнечные. Что находил в машинах, то и тащил. Участковый знал, естественно, чьих рук дело. И периодически Севку забирали. Но и Сергеича покойного участковый знал лет пятнадцать. Хороший мужик был, цельный. Поэтому на сына не поднималась рука. Севку поставили на учет. Забирали, проводили беседы, держали, бывало, ночь в воспитательных целях и выпускали.

А тетя Саня каждый раз, когда за Севкой приходили, просила подождать минут двадцать. Доставала старенькую машинку и брила единственного своего сына под самый ноль. Вшей боялась. Там, в камере, чего только не нахватаешься. Севку отправляли лысым, с маленькой змеиной головой, некрасиво прилепившейся к каменным, таким отцовским плечам.

Возвращали через день – притихшим, осунувшимся и с крошечным колючим ежиком. Ежик отрастал, превращался в полноценный бобрик, потом волосы дорастали да покрытого мелкими подростковыми прыщиками покатого лба, наползали на непропорционально маленькие и какие-то остренькие, совсем не мужские уши. А потом в соседних дворах появлялись новые соблазны, новые магнитолы, и тетя Саня снова доставала древнюю парикмахерскую машинку…

Ну вот. И тетя Саня меня так ловко, умелой рукой, под бобрик. Как Севку своего. Мы еще с ней смеялись, что Севке, как и мне, не повезло с именем. То есть другие мы. И жить нам с этим странным именем по-другому, не как всем. Севка уже и сейчас, стервец, живет не как все.

– И ты, Мика, чего-то все не как люди нормальные делаешь. Родители у тебя такие уважаемые люди. Инженеры, обученные. Отец непьющий, некурящий – да где такого найдешь в наше время? Мама такая милая, аккуратная. Смотрю, бежит вечером с этими авоськами, а каблуки-то стесались. Набойки явно сбиты. Безрукий папка, что ли? Набойки жене поставить не может сам? Ну да, вы-то все ученые, интеллигенция, сами небось гвоздя не прибьете. Так зарабатывает же, поди, неплохо. Отнесли б в ремонт. Чего ей, бедной, бегать со сбитыми каблуками. Или в тапочках вон надо, как я. А то чего ж это за дела такие?

Тетя Саня сняла старое полотенце, накинутое мне на плечи, стряхнула на пол. Обтерла мне шею – чтобы мелкие волоски за шиворот не попадали. Снова повязала полотенце. Взяла в руки машинку.

– Да и ты вроде девка справная, ладненькая такая. Ростом маловата, конечно, но зато не одни кости – мужики-то, они кости не любят. Врут все про этих, как их там, манекенш, что ли. Что, мол, такими девки и должны быть. Не знаю, как с этими манекеншами, а только вот мужику нормальная жена нужна. Чтоб с телом, чтоб видно было, что женщина, а не вобла какая астраханская, пересушенная. Ты ела когда-нибудь астраханскую воблу? Настоящую, хрусткую. Не ту высушенную, уже обглоданную, что чернявые у нас на базаре продают – где они ее только берут-то! – а настоящую? Нет? То-то же. Вот там вобла так вобла…

Я чего-то бормотала в ответ, стараясь не смотреть в зеркало. Полоска. Куски пакли на пол. Еще вжик. Еще клок. Полоска. Сама виновата, дура. Читать надо меньше. Про бомжей ей, видите ли, захотелось. Вот теперь сиди с лысой головой и жди, пока отрастут.

– …Я и говорю, что девка ты справная. И в институте своем, поди, лучше всех учишься. Папка твой хвастается все время. А вот парни у тебя какие-то все странные. Что этот, как его звали-то, я уж и не помню, Лешка, что ли? Мятый какой-то, поддатый. Это они потом все пьют. А в молодости-то надо выбирать кого потрезвей. Прогнала уже? Ну и правильно сделала. А этот, худой, патлатый? На художника похожий или на хиппи какого неформального. Он кто? Я его тут недавно с такой тощенькой девочкой видела – волосы такого же цвета, как ты тут себе намудрила, только длинные. Это что ж за такое? С двумя сразу путается, что ли? Не знаю, не знаю. Что-то ты, Мика, не так совсем делаешь. Не по-людски.