Анни Эрно: Место в жизни

Мой отец был веселым пареньком, любил игры, с готовностью рассказывал разные истории, учинял всякие проделки. На ферме у него сверстников не оказалось. По воскресеньям они с братом, тоже скотником, помогали служить мессу. Отец ходил на «ассамблеи», танцевал, встречался со школьными товарищами. Мы были по-своему счастливы. А как же иначе?

Он оставался подсобным на ферме до призыва в армию. Рабочих часов никто не считал. Фермеры скупились на еду. Однажды старику скотнику положили кусок мяса, шевелившийся в тарелке — так много в нем было червей. Терпению настал конец. Старик встал и заявил, чтобы с ними больше не поступали как с собаками. Мясо заменили. История «Броненосца "Потемкина"» не повторилась.

Коровы утром, коровы вечером, а днем под моросящим осенним дождем засыпка яблок из бочонков в прессы, сбор куриного помета огромными лопатами. Жарко, и хочется пить. И немудреные развлечения: коврижка в день богоявления, альманах Вермо [2] Популярное приложение к календарю с различными наставлениями, предназначенными для крестьян. , жареные каштаны, «масленица с блинами побудь с нами», шипучий сидр, лягушки, надутые через соломинку. Постоянная смена времен года, простые радости и молчание полей. Мой отец обрабатывал чужую землю, он не ведал ее красоты; величие Матери-Земли и прочие легенды были не для него.

Во время войны четырнадцатого года на фермах остались лишь молодые ребята вроде отца да старики. Их не тронули. Отец следил по карте, повешенной в кухне, за продвижением войск, открыл для себя фривольные журналы, ходил в кино в И... Весь зал читал вслух подписи под кадрами, большинство не успевало прочесть до конца. Он щеголял жаргонными словечками, которые в дни увольнений приносил из армии брат. Женщины в деревне следили каждый месяц за сушившимся бельем односельчанок, чьи мужья ушли на фронт, проверяя до последней тряпочки, все ли на месте.

Война многое изменила. В деревне появилась игра в йо-йо [3] Деревянный диск с дыркой посредине, насаженный на веревку, прикрепленную к двум палочкам. , а в кафе вместо сидра распивали теперь вино. На вечеринках девушки обращали все меньше и меньше внимания на пропахших потом деревенских парней.

Армия открыла отцу другой мир. Париж, метро, один из городов в Лотарингии; военная форма всех уравнивала, парни в полку собрались с разных концов страны, казарма была побольше некоторых имений. Вместо проеденных сидром зубов отцу бесплатно поставили искусственную челюсть. Он стал часто фотографироваться.

По возвращении из армии отец не захотел заниматься больше «культурами», так он называл работу на земле; другое — духовное — значение слова «культура» ему было ни к чему.

Иного выбора, кроме работы на заводе, конечно, быть не могло. По окончании войны в И... стали появляться промышленные предприятия. Отец поступил на канатный завод, куда принимали даже подростков с тринадцати лет. Работа чистая, в закрытом помещении. Раздельные туалеты и раздевалки для мужчин и женщин, нормированный рабочий день. Вечером после гудка он был свободен, и от него не разило хлевом. Он выбрался из первого круга ада. В Руане или Гавре нашлась бы работа, за которую платили больше, но пришлось бы бросить семью, пригвожденную к постели мать, тягаться с городскими умниками. После восьми лет, проведенных среди скота и полей, у него не хватило смелости.

На работе он слыл серьезным парнем: ни лентяй, ни пьяница, ни гуляка. Вместо бистро — кино и чарльстон. Начальство к нему благоволило: в профсоюз не входил, политикой не интересовался. Он купил себе велосипед, каждую неделю откладывал деньги.

Моя мать, вероятно, оценила его достоинства, когда встретилась с ним на канатной фабрике, куда поступила, бросив работу на маргариновом заводе. Отец — высокий брюнет с голубыми глазами — держался очень прямо и немного «мнил о себе». «Мой муж никогда не был просто рабочим».

Мать рано потеряла своего отца. Бабушка, чтобы вырастить последних из своих шестерых детей, ткала на дому, стирала и гладила на чужих. По воскресеньям мать с сестрами позволяли себе лакомство — кулек крошек от пирожных. Отец смог встречаться с матерью не сразу; бабушка не хотела, чтобы у нее забирали дочерей слишком рано: с каждой дочерью уходила из дома изрядная часть заработка.

Сестры моего отца, работавшие служанками в буржуазных домах, смотрели на мать свысока. Фабричных девушек считали неряхами и гуленами. В деревне не нравились манеры матери. Ей хотелось подражать моде по журналам; она одна из первых остригла волосы, носила короткие платья, красила ресницы и ногти. Громко смеялась. На самом же деле она никогда не позволяла парням лапать себя, по воскресеньям ходила к мессе и собственноручно сделала мережку на простынях и вышила свое белье. Она была спорой на работу и к себе взыскательной. Одно из ее любимых выражений: «Я не хуже других».