Паскаль Лене - Казанова. Последняя любовь

В грядущие века ты будешь притягивать тех, кто прикоснется к твоим творениям. Мужчины и женщины будут узнавать себя в тебе, мой нежный друг, знаток странных созданий, наполненных до краев желанием, — людей.

Тебе не возведут памятника, ибо твой высокий рост вкупе с цоколем слишком возвышался бы над тебе подобными, но все любящие будут носить твой образ в тайне своих сердец.

Коли возьмет тебя вдруг отвращение к страницам твоего прошлого, не лишай все же потомков своих воспоминаний. Доверь их надежному другу или же предоставь заботу о них фортуне. Слишком часто случай бывает против нас, чтобы хоть изредка не быть с нами заодно.

Я буду любить тебя до последнего вздоха.

Казанова уже несколько лет страдал болезнью мочевого пузыря, мучившей его изнурительными долгими задержками мочи. В марте 1798 года один из приступов чуть не привел к смертельному исходу. Больной причастился и раскаялся в своих грехах, выказав себя примерным верующим.

Однако состояние его улучшилось. В апреле он смог выходить из комнаты в сад, где вновь зазеленели деревья.

Он написал своему другу Загури и молодому Монтевеккьо письма, в которых предупреждал, что в Дуксе сформировано несколько кавалерийских полков, которые готовятся выступить в Италию, где ожидают нового наступления французов. Мировые события его интересовали. На пороге смерти тот, кто жил лишь настоящим мгновением, впервые испытывал любопытство по отношению к будущему. Он уже меньше жалел себя и не так тревожился за себя, как за тех, кому еще предстояло жить.

Ему нанесла визит во всех отношениях приятная, но нескромная Элиза фон дер Рекке, приехавшая из Теплице, где она принимала ванны, взглянуть на то, «с каким благородным бесстрашием он приближался к мрачным вратам смерти». С ней была некая Марианна Кларк, за которой он не стал волочиться. Два дня спустя они удалились, несколько разочарованные тем, что так и не увидели героя на смертном одре в последнем акте трагедии. По доброте душевной Элиза привезла больному бульонные таблетки и несколько бутылок мадеры. Мадерой завладел Фолькирхер, зато стал готовить больному бульон, все приговаривая, что умирать надо в одиночку.

Карло Анджолини, муж племянницы Казановы, навестил его в конце мая и оставался с ним до конца.

С середины мая задержка мочи вновь стала его мучить, появились несомненные симптомы водянки. Последние дни Джакомо провел в кресле, так как отравленная жидкость, заполнившая его легкие, затрудняла дыхание. Он видел в зеркале свое раздувшееся тело, делавшее его похожим на бурдюк, и безобразное лицо. Тот, кто и вообразить себе не мог, что может быть таким отталкивающим, понял, что дни его сочтены.

В ночь с 3 на 4 июня он продиктовал Карло короткую записку «благодетельной Элизе», в которой благодарил за «бульонные таблетки». Следующее письмо с последним «прости» было адресовано Генриетте. Затем он попросил племянника перечесть ему пассаж из «Мемуаров», где речь шла о месяцах, проведенных с ней сорок девять лет тому назад.

Когда Карло кончил читать, Джакомо произнес несколько бессвязных слов и испустил дух.

В тот же вечер было получено письмо с вестью о кончине месяц назад в Эксан-Провансе некой г-жи де Фонколомб, которой и было адресовано последнее продиктованное Казановой письмо.

Молодой человек счел, что неприлично хранить эти два письма, обращенных к почившим, и решил вернуть их авторам, то есть Богу, который забрал их к себе, а потому сжег их.

На следующий день он известил княгиню Лихтенштейнскую о кончине библиотекаря графа Вальдштейна и о его немедленном погребении, поскольку в Дуксе стояла страшная жара и тело стало быстро разлагаться.

Княгиня, в свою очередь, известила о том своего сына, находящегося в Будапеште, где он приобрел лошадей князя Эстерхази. Граф Вальдштейн озаботился передать с курьером грустную весть принцу де Линю, всегда благоволившему к шевалье де Сейнгальту. Этот благородный человек счел необходимым написать о Казанове небольшой текст, в котором смерть его представлена следующим образом: Жак Казанова умер в своей постели, протянув руки к небу, словно патриарх или пророк, и произнеся: «Великий Боже! И вы, свидетели моей смерти, я жил как философ и умираю как христианин».

Романический текст в самом себе содержит оправдание своего существования… или не содержит. Да простятся мне строки, что идут дальше…