Паскаль Лене - Казанова. Последняя любовь

— Благодарю вас за то, что вы согласились сопровождать старую даму, которая больше не способна передвигаться без посторонней помощи.

— Полно, сударыня, прогулка наедине с вами — одно из приятнейших мгновений моей жизни.

— Но эта прогулка наедине, как вы выразились, вовсе не то, к чему вы стремились.

— Еще менее походит она на то, к чему стремилась ваша камеристка.

— В ее возрасте с ее характером она быстро забудет о столь незначительных неприятностях.

— Да я о ней и не беспокоюсь.

— А я вот за вас беспокоилась.

— Я это заметил, сударыня, и ваша участливость меня трогает.

— Полина обладает и грациозностью, и характером, несмотря на свои сумасбродные идеи. Я к ней очень привязана. Думаю, и она ко мне. Но она не заслуживает вашего внимания, поскольку не знает, кто вы, и никогда не узнает.

— Я не только старик: как и город, бывший свидетелем моего рождения, я принадлежу к эпохе, которая безвозвратно ушла. Я в некотором роде пережиток прошлого.

— Вы любили женщин так, как уж не смогут любить, — вы обманывали их, не давая скучать, бросали, внушив им, что счастливей их нет на свете. Даже последнюю дуру вы превращали в наперсницу и благожелательную сообщницу измен.

— Сударыня, вы меня знаете лучше, чем я сам.

— Я знаю вас благодаря вашей репутации у людей, имеющих сердце.

— Вы мне льстите. И я счастлив, что вам удалось за несколько часов завоевать меня в большей степени, чем тем, кто знал меня многие годы.

— Мы так и будем до вечера обмениваться комплиментами?

— Комплименты — это ласка, которой одаривают друг друга души, это мед, питающий дружбу, порой более пьянящий, чем любовные утехи.

— Я в том возрасте, сударь, когда с меня довольно этих ласк. Я хочу вашей дружбы. Моя вам уже обеспечена.

Казанова потратил почти два часа, чтобы облачиться во все то шитое золотом, шелковое и кружевное, что у него еще оставалось. В таком виде он вполне мог явиться ко двору короля Фридриха [13] Фридрих-Вильгельм II (1744–1797) — прусский король (1786). или императрицы Екатерины. Рассматривая себя в зеркале, он подумал, что было время, когда монархи соглашались принять его, но тут же вспомнил, что двух этих монархов уже нет в живых. И наконец ему пришло в голову, что линия восхождения его фортуны и линия ее спуска должны быть равновелики и что он дошел уже до самого конца, начав умирать задолго до этого дня.

С особым тщанием он надушил парик и надел его. Засомневался, появиться ли со шпагою или с тростью с набалдашником из позолоченного серебра. Выбрав шпагу, в довершение портрета ушедшего века нацепил на камзол крест «Золотая шпора», врученный ему Папой полвека тому назад [14] В 1760 г. в Риме Казанова получил от папы Климента III крест «Золотая шпора» и звание папского протонотария. .

В таком виде он и отправился в кабинет, где, как и накануне, должен был состояться ужин. Г-н Розье накрыл стол на пять персон.

Капитан де Дроги был уже там и о чем-то тихо беседовал с Полиной. Они стояли у окна, и, видя их вместе, в стороне от остальных, трудно было поверить, что их занимает лишь Итальянская кампания Бонапарта. Г-жа де Фонколомб еще не вышла к столу. Аббат Дюбуа сидел в кресле перед камином, глядя в пустой очаг, и думал Бог его знает о чем.

Казанова дошел до середины кабинета и остановился, ожидая, что капитан, младше его на три с лишним десятка лет, поздоровается с ним первым. Но тот был так увлечен беседою с мадмуазель Демаре, так пил каждое ее слово, что не сразу заметил вновь пришедшего, и шевалье пришлось дожидаться, пока на него обратят внимание.

В это время появилась и г-жа де Фонколомб. Ее наряд и прическа настолько согласовывались с нарядом и париком шевалье, что, не смея улыбнуться при виде их устаревших туалетов, Полина и капитан замерли с открытыми ртами, словно увидели перед собой призраков двух духов, составлявших величие и красоту ушедшего века.

Казанова согнулся в глубоком поклоне, после чего подошел к ручке пожилой дамы: она была в платье а-ля полонез из крашеного шелка, в кружевном чепце с голубыми лентами, бросавшими отсвет на ее белые напудренные и подвитые волосы.

Капитан и Полина прервали беседу и подошли к остальным. Казанова, взяв палку, на которую г-жа де Фонколомб опиралась, передвигаясь самостоятельно, подвел ее к столу и сел по правую руку от нее. Полина и капитан сели напротив, аббат — в одиночестве в конце стола.

Несмотря на подобное расположение за столом, вскоре выяснилось, что Полина и капитан вовсе не отказались от намерения поужинать наедине. Они обращались только друг к другу, нимало не интересуясь, что говорили остальные. В своих нарядах и со стародавними выражениями лиц г-жа де Фонколомб и шевалье де Сейнгальт и впрямь выглядели потерянными, будто жизнь их уже покинула, а смерть еще не забрала.