Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

— Тоф? Знаешь, он уже несколько недель не показывался.

— Как это?

— Так что он сейчас, наверное, где-нибудь в Дакотах.

— Да ты что?

— Ну да, он же на всю голову ебнутый. Взял и смылся. Поехал автостопом. Катается по стране с приятелями.

— Ты шутишь.

— Если бы.

— Ох, сочувствую.

— Да не стоит. Наверно, я сам отчасти виноват. Кажется, он на меня немного разозлился. Классические подростковые штуки.

— А что случилось-то?

Я смотрю вниз и вижу мужчину средних лет в берете и черной кожаной куртке, он болтает с двумя девушками, судя по возрасту — студентками, и не понимает, бедолага, что для него все кончено, несмотря на берет и все остальное. Я бросаю взгляд на Муди — убедиться, что он нас не слышит. Он меня убьет. Но он не обращает внимания, и я смотрю на Дженну — для пущего драматического эффекта и проверить, со мной ли она еще.

Она со мной, и я продолжаю. Я и сам не понимаю, зачем продолжаю. Мне задают вопросы, и прежде чем мне удается сформулировать правдивый ответ, я вру. Вру о том, как умерли мои родители («Помнишь, было нападение на посольство в Тунисе?»); о том, сколько мне лет, — я всегда говорю «Сорок один»; сколько лет Тофу, какого он роста; когда собеседники спрашивают про него, они получают вранье максимально творческое: ему недавно ампутировали руку; у него мозги, как у младенца, он недоразвитый, дятел (это я произношу только в его присутствии); он плавает на торговом корабле, он в тюрьме, в детской колонии, он вышел из колонии и теперь торгует крэком («Вот дайте ему чуть-чуть крэка, и увидите: он прямо засияет»); он играет в Калифорнийской баскетбольной ассоциации…

— Вляпался в дурацкую историю в школе, — рассказываю я Дженне.

— Что за история?

— Ну ты ведь знаешь, приносить в школу оружие не рекомендуется.

— Ну да.

— И я говорил ему: не бери пушку в школу. Казалось бы, легко понять, да? Что тут сложного? Я ему объяснял: если хочешь, играйся дома, во дворе — где угодно, но только не в школе; закон есть закон.

— Постой. У него есть оружие?

— Ну да, еще бы.

— А сколько ему лет?

— Девять. Скоро будет десять.

— Ого. И его словили с пушкой?

— Да нет, вышло намного хуже. Понимаешь, у Тофа еще тот характер, и тут один парень, Джейсон как-то там, весь день его доставал — напевал какую-то песню, а Тоф ее терпеть не может, — и он сорвался, просто слетел с катушек: вытащил из шкафчика пушку и разрядил в него.

— О господи.

— Такие дела.

Не волнуйся, объясняю я, маленький Джейсон жив, с ним все в порядке, он уже неделю как вышел из комы. А я, естественно, запретил Тофу держать оружие и, конечно же, избил его до полусмерти — старался как мог, и у него что-то хрустнуло в ноге, наверное сухожилие, во всяком случае он завизжал, как поросенок, повалился на пол, не смог встать, пришлось вызывать «скорую». Мы приехали в больницу, а один из докторов, кажется, что-то пронюхал, потому что вдруг откуда-то возникла женщина в полицейской форме и…

— Как ты объяснил про ногу? — интересуется Дженна.

— Да без проблем. Сказал, что они с приятелем хлестали друг друга мокрыми полотенцами.

— Она поверила?

— Ну да. Чего тут? Даже не представляешь, во что люди только не верят, когда узнают нашу историю. В общем, они уже готовы ко всему: их сбили с толку, и они не знают, где правда, где что. А еще они боятся нас обидеть.

— Да-да, — говорит она, так ничего и не понимая. Я решаю, что пора закругляться.

— В общем, три недели он ползал на костылях, не разговаривал со мной, наверно, зуб точил, потому что вдруг — хлоп! — только отбросил костыли, как тут же смылся.

— И поехал автостопом?

— Именно так.

— Господи, как я тебе сочувствую. Слушай, если я могу что-нибудь для тебя сделать…

— Можешь.

— Что?

— Не рассказывай об этом Муди.

— Ладно.

— А то он будет волноваться.

Он меня просто убьет. Мне лучше испариться. Она ему расскажет, и он меня убьет. Он сильно мне врежет. Врежет, как врезал тогда, в старших классах, когда после выпускного на озере я напился и свалился на него с дерева. Он вмажет мне, как вмазал тогда. Один короткий удар в солнечное сплетение, содержащий краткое и внятное сообщение: «ты ублюдок», — и я ощущал его еще несколько месяцев, всякий раз, когда делал вдох.

Я отыскиваю машину и еду через весь город; встречные фары сияют, дразнят — кажется, я нехорошо поступил с Дженной; психоаналитик наверняка подтвердил бы, что нехорошо, — вверх по Девятой, через Маркет, по Франклин вверх и вниз к «Коровьей низине», где живет Тереза. Вниз по склону, потом еще несколько кварталов — и в поле зрения появляется ее квартира на третьем этаже с башенками. Тереза живет на самом верху огромного светло-голубого здания на Гау, в нескольких кварталах от Юнион-сквер, в квартире, которую обставили они с матерью; там очень много подставок для цветов, занавесочек и сто с лишним пузатых подушек. У меня есть план — закончить сегодняшний день в ее постели. У нее огромная кровать со столбиками.