Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

— Слушай, что ты несешь?

— Это просто ужас.

— Почему?

— Ты ведь не несчастный?

— Нет, и что?

— А то, что ты не должен выглядеть и разговаривать так, как будто ты несчастный.

— Ладно.

— Ведь им того и надо.

— Извини.

— А ты мне даже не сказал, что вас будут фотографировать.

— Они прислали записку.

— Не присылали.

— Ладно.

Может, еще успеем сбежать. Надо собрать вещи и уехать. Может, люди из агентства по охране детства уже в пути. Интересно, какая у них машина. Наверное, что-то вроде большого грузовика. Или они работают под прикрытием? Мы уже окружены. Можно выбраться через заднюю дверь — ту, что у прачечной. Мы выскользнем, замаскировавшись — а как мы замаскируемся? Наденем плащи! Плащи у нас есть! — мы выскользнем, сядем в машину, потом запасемся едой, купим фруктов, соленого мяса… так, и куда же мы поедем? В Мексику? В Центральную Америку? Нет-нет, в Канаду. Тоф получит домашнее образование. Мы заведем ферму и займемся обучением на дому. Хм, правда, эта Канада… Мы что, станем говорить «кынеш» вместо «конечно»? Мы оба. А вместо «извините» — «звиньть»? Нельзя. Надо будет за собой следить…

— Я просто не могу понять, почему ты не улыбнулся.

— Мне казалось, я улыбнулся. На некоторых фотографиях я улыбался.

— Но они выбрали эту?

— Вроде так.

Может, они так и задумали? Выбрали грустную фотографию, чтобы отобрать его. А может, фотограф — торговец детьми. Связан с агентством по охране детства, платит им, чтобы они передавали ему детей, а потом продает их на рынке белых рабов в… где он может быть, этот рынок? И какие у них машины?

— Тоф, я просто хочу, чтобы ты мне помогал.

— Я же сказал: извини.

— Ну ты ведь понимаешь, как скверно из-за этого выгляжу я и мы оба. Теперь они чаще будут приносить нам корзинки с фруктами. И печь для нас кексы Бунта.

— А что такое кекс Бунта?

— Это вроде большого пончика.

— А.

Он уже выпил полкоктейля. Хочет набрать вес.

Я снова смотрю на фотографию. В общем, он очень хорошенький. Желтая рубашка подходит по цвету к волосам, которые выгорели, потому что сентябрь был солнечным и мы все время торчали на пляже. А светло-голубой фон идеально подходит к цвету глаз. И эти глаза умоляют: Спасите! Тут не одна, а целых шесть фотографий, целая стопка, и внизу еще четыре больших, и еще одна, самая большая. Господи! И все эти Тофы, все одиннадцать, заклинают: О люди, вы, те, кто разглядывает школьные фотографии, посмотрите, как печальна моя жизнь! О одноклассники и учителя, всмотритесь в мои глаза, которые видели так много страшного! Сотрите мое прошлое, я хочу начать все сначала, я хочу быть таким же, как вы, как все остальные, обычным и счастливым, счастливым! Взгляните, как я улыбаюсь на школьной фотографии! Спасите меня от него, потому что каждый вечер перед ужином он спит на диване, как убитый, а когда не может встать, хватает меня за рубашку и чего-то просит, заставляет меня готовить нам еду, а потом, проснувшись, напрягается и все смотрит на свой экран, и все что-то пишет и не разрешает мне взглянуть, а потом валится и засыпает на моей кровати, и мне приходится выгонять его оттуда, а потом он снова не спит полночи, и…

— Что ты хочешь на ужин?

— Тако.

— Мы ели тако в воскресенье.

— Ну и что?

— Если сам приготовишь, пускай будет тако.

— А у нас есть мясо?

— Нет. Придется купить.

— А можно еще что-нибудь купить?

— Например?

— Рутбир.

— Хорошо. Когда все будет готово, разбуди меня.

Выкину ли я когда-нибудь из головы эту фотографию?

Сможем ли мы когда-нибудь ее пережить? Неужели ему действительно так грустно? Я понимаю, что это неважно, но почему это настолько очевидно? Неужели хотя бы кто-то еще из детей выглядит так же грустно? Вот девочка, у которой мама и папа сейчас разводятся — разве она плачет? Господи, ну конечно нет. Все дети понимают, что стоит на кону. Они знают: родителей надо прикрывать. Но только не Тоф. Я все для него делаю — на прошлой неделе, например, поменял постельное белье! — а взамен получаю это.

Мать готова была нас убить, если в школе нас фотографировали, а она не знала об этом заранее и не проверяла наш внешний вид. Была, впрочем, одна причина, по которой мы не предупреждали ее, что нас будут снимать, и называлась эта причина — ШОТЛАНДКА. Интересно, носил ли кто-нибудь в начале 70-х шотландку в таких количествах? Забавно — похоже, на каждой фотографии до пятого класса в том или ином виде принимает участие шотландка, в основном в номинации «штаны». И мы, все трое, становились похожи друг на друга.