Admin - Торжество возвышенного

— Ты сторонишься меня. Я с ног сбилась, ища встречи с тобой…

— Тебе что-то надо?

— Что? Ты забыл? Я потеряла все…

— Не надо преувеличивать. Ничего такого не случилось.

Из моих глаз потекли слезы.

— Нет… нет… Исключено, чтобы в театре что-то заподозрили.

— Но я. Войди в мое положение. Не бросай меня…

— Все проще, чем ты себе придумала. Ничего страшного не произошло. Подумай хорошенько ради работы и своего будущего. Забудь, что было. Вспоминать это бессмысленно.

Он каменный. Я ненавижу его так же сильно, как и люблю. Брошенная, одинокая, я мучаюсь. Тетя когда-нибудь догадается, почему мне плохо… Чего я прошу у этого безбожного мира?

Когда стемнело, я пошла в арт-кафе. Заметив Фуада Шельби, курящего кальян, направилась к нему. Он не ожидал, что я приду, и привстал, приветствуя. Пригласил меня сесть и сказал:

— Надо было навестить вас, у меня столько забот, будь они неладны!

Я ответила, не придавая значения:

— К нам никто не зашел… но это не важно. Я пришла, потому что после исчезновения Аббаса не могу найти себе места…

Он улыбнулся и сказал:

— Нет повода волноваться, дело ясное. Он скрылся от любопытных глаз — и правильно сделал. Вероятно, он готовит новую пьесу…

— Разве не следовало нам сообщить?

— Прости ему это. Не волнуйся. Твою красоту ничто не омрачит, Халима. Как дела у Карама?

— Этот змей все еще отравляет людям жизнь…

Он рассмеялся — его смех действовал мне на нервы, и я ушла из кафе. На этот раз я решилась, набралась смелости и направилась в театр. Я попросила директора принять меня и вошла в кабинет. Та же комната. Тот же кожаный диван. Тот же человек. Нет… другой. От того осталась только трусость. Похоть так же состарила его, как нас состарила неволя. Кто из них двоих виноват в моем несчастье больше? Он встал, чтобы поздороваться… Закричал:

— Привет! Привет! Рад видеть тебя в добром здравии!

Я высмеяла его слова, присаживаясь:

— В добром здравии?!.

— Как и следует быть матери успешного драматурга!

— Пока он вызывает у меня только беспокойство.

— Нет причины для тревоги. У меня приятная новость. Он звонил мне…

Я обрадовалась и перебила:

— Где он?

— Не знаю. Он хранит это в секрете. Пусть, если хочет. Важно, что он приступил к сочинению новой пьесы.

— Он оставил свою работу?

— Да… Это опрометчиво, но он верит в свои силы, и я его поддерживаю.

— Почему он не удосужился позвонить мне?

— Он не хочет, чтобы его расспрашивали о пьесе. Я так понимаю ситуацию.

— Но сплетничают… Что ты думаешь об этом?

— Пьеса — это произведение искусства. А искусство есть вымысел, какие бы факты оно не предоставляло!

— Но люди подумают…

— Зрители ничего не поймут из всего этого. Вздор! Если бы только Тарик не дурил.

Я перебила его:

— Его враг. Будь он проклят!

— А теперь, прошу тебя, успокойся.

— Я слышал, что Карам Юнес просит твоей руки.

— Да.

— Дело можно поправить…

— Нет… Мне противна эта ложь.

— Ты признаешься ему?

— Думаю, это лучше всего.

— В наше время, пропитанное подлостью, ты исключение среди девушек. Ты и правда все ему расскажешь?

— Это не важно.

— Лучше тебе этого не делать…

Я зашла в буфет. Дядюшка Ахмед воскликнул, завидев меня:

— Молодец, что пришла.

Я молча села напротив него. Он принялся готовить мне сэндвич и чай. Из всех нас поздравили только Ахмед Бургуль и Умм Хани. На меня нахлынули воспоминания, связанные с этим местом. Чай, сэндвич и ухаживания. И дудочка, надрывающаяся в аду. Как капли чистого дождя на навозную кучу. Дядюшка Бургуль сказал:

— Успех Аббаса — настоящая удача, в утешение за прошлое.

Я сказала с сожалением:

— Он бросил нас, не сказав и доброго слова.

— Не переживай, никто же вокруг не волнуется.

— А Тарик Рамадан?!

— Он полоумный!

Новое жестокое испытание. Была решимость признаться, но от страха в последний момент я потеряла дар речи. Я чиста и невинна, ненавижу обманывать, но страх сковал мне язык. Карам кажется мне образцом серьезности и любви. Потерять его? Я молчала до последнего, пока не стало пути назад. Мне было страшно стоять перед ним обнаженной, взволнованной и униженной. Я начала тихо говорить.

Я слаба, я заплакала. Напряженная, унизительная, голая правда встала между нами. Я тихо произнесла:

— Я виновата… Не смогла сказать тебе раньше…

Его взгляд застыл в задумчивости. Чего я боялась, то и случилось. Я выговорила: