А люди?
Кто знает, что сталось с теми людьми.
Сен-Сеньков (Цветков)
СПИСОК ТЕХ, КТО УТОНУЛ В НАЗВАНИЯХ МОСКОВСКИХ РЕК
Совсем не красная вода. Ну, если совсем чуть-чуть. Демо-версия сонной артерии.
Впервые нанесена на карту под названием Божия Роса в 1848-м (год первого типографского издания «Пистис Софии», «Коммунистического манифеста» и легализации прерафаэлитов). С названием над картографом подшутило местное старичье. Картографа, с их же слов, звали Алёха Сикофант. Единственным материальным доказательством существования Сикофанта служат хранящиеся в местном музее знаменитые «Сани с часами», на которых Алёха и вылетел на лед. Сани подняты советскими аквалангистами и трактористами. К изумлению колхозников, часы и через сто лет сохраняли способность отмеривать время. Прогрессивная идея разъять назад часы и сани, чтобы первые показывали время на столбе, а вторые ездили с горы для детей, была отвергнута находящимися тогда у власти сталинцами, умевшими изготовить агитационный фетиш из всякого отдельного исторического казуса.
Воды мало настолько, что виден срам. Рыбы, которых давно нельзя есть и которые больше похожи на опасных насекомых, почти ползают в последних мокрых дырах.
Здесь не первый век ищут и указывают наугад Антропост, или Место Человека, заняв которое, нужно повторять речевые штампы, и они будут правильно искажаться. Вот примеры: восточная поговорка «Сколько ни ешь халву, лучше тебе не станет» или название песни «Мы ждем пелемень!». Из другой песни: «Вы знали маски лотерей своих!» Слово «траблематично». Лозунг: «Мир всегда выигрывает, но человек всегда побеждает!» Или просто станешь говорить, вернувшись с Нищенки, не «психоаналитики», а, наоборот, «аналопсихологи».
Первым поиски места начал приезжий польский поэт и философ Корчмейстер, заметивший здесь по-русски: «Сухие подсолнухи в поле стоят, как мертвые в Судный день». Все чаще роясь в прибрежной траве, он постепенно забыл ходить в костел, слушать Баха. Закончил Корчмейстер так: открыв дверь, обнаружил за ней карту мира и более ничего. Побоялся наступать.
Поставить поиски Антропоста на научную основу взялся профессор, называть здесь имя которого означает бесплатно заниматься рекламой одряхлевших теорий, но стоит упомянуть его преподавательское прозвище: Черт Михалыч. Профессор силился найти на обоих берегах Нищенки «мировой мотив», а точнее, акустическую точку, в которой «эмэм» объективно слышен всем и каждому, и, возможно, ищет до сих пор; но остается неподтвержденным его предположение о том, что место уже не вне, а внутри реки, потому что она конспиративно изменила русло.
Спинка таракана. Как половинка двуспальной кровати. Уютно, коричнево.
На этом берегу сделано фото: старик читает фантастические книги о несбывшемся космосе. Его дочь отнесла их сдавать в библиотеку, недочитанные, легкие.
По берегам реки живут мужчины, верящие только в свои пятнадцать сантиметров.
Здесь утонул/прячется латышский стрелок Четырес, про которого однокашник понял и сказал: «Быть идиотом еще не значит — ошибаться». Если уж браться, то браться за оружие — с детства внушал себе латыш. Последнее, что слышал Четырес, — далекий колокол сказал: «Бомммммммммм», — получилась кремлевская стена одинаковых букв. Стрелок Четырес — известный выходец из стен. У него собачья рука. Не перепутаешь.
Охота на дикого поросенка похожа на средневековую азиатскую свадьбу. Невесте лет 12, не больше. Поросенок дрожит. Все вокруг улыбаются, думая: «Вот она, похоть».
Сюда исчез, последний раз замечен тут допрошенными свидетелями скинхед Бонус, любивший отвечать «Будем шухера!» на разные теоретические вопросы. Подросток обещал многим «железный щелбан в голову». Неполадки начались с ним, когда Бонус первый раз познал женщину. Через полчаса она намекнула, что не прочь еще. «Да я уже трахался!» — вежливо отказался скинхед. После этого Бонус отвечал так на любые предложения. «Да я уже жал!» — если ему подавали руку. «Да я уже брал!» — если звонил телефон. «Да я уже ходил!» — если вызывали к доске. Неполадки длились девять дней. На десятый он пропал. Накануне вечером Бонусу исполнялось семнадцать и собравшиеся под его окном друзья хором желали ему долгих лет. Теперь он грязный-распрегрязный.
Читать дальше