— А если профессоришко будет интересоваться тем, сем? Если спросит, к примеру, как отец в свое время краски на фасад наводил, лакировочку-полировочку делал, что отвечать будешь?
— Не занимался я этим.
— Ага, — усмехнулся с сарказмом Михал. — Ведь не сам процесс иногда важен, а место, где он происходит.
— Я таких полномочий не имел.
— Но компашка-то одна была, а?
Кровь ударила ему в голову.
— На самом-то деле это ты должен объяснить, что вы со страной натворили. Мы шли медленно, шаг за шагом, но каждый шаг был вперед. А вы лбом стены прошибаете, шею ломаете.
— Кто это „мы“?
— Твое преступное поколение. Дачи, машины, все за деньги налогоплательщиков.
— Что-то ты, отец, перепутал. Мы еще не в Америке. А кроме того, когда тот, в красивом костюме, речи произносил, что я о жизни знал?
— Тебе уже двадцать с лишним было.
— Но также было и равнение налево.
— Как постелешь…
— И прекрасно мне спится. Раз только в августе глаза открыл.
Он с пренебрежением махнул рукой. Высказывания сына его раздражали.
— Говорил же я тебе, что этот ребенок так и не научится ходить.
— И легче тебе с этим жить?
— Не об этом речь, легче мне или труднее, а о том, что мы, как народ, не умеет выводы делать. Из года в год повторяется один и тот же сценарий. Это опасно, никакой надежды.
— Не бойся, папашка, в говне ведь теплее сидится, может, поэтому мы с удовольствием туда возвращаемся.
После ухода сына он долго еще не мог прийти в себя. Его мучил вопрос, откуда в Михале столько враждебности. Почему тот никогда не упускал случая бросить ему упрек. Может, из-за его поступка и ссоры после тринадцатого декабря. Сын входил в „Солидарность“, но был пешкой, поэтому его оставили в покое. С введением военного положения развернул свою деятельность. Пришел к нему с просьбой спрятать какого-то парня. Он отказался. Михал настаивал, твердил, что он абсолютно ничем не рискует, что квартиру его никогда и никто трясти не станет.
— Не буду, и не потому, что за шкуру свою боюсь, — отрезал он.
— Тогда почему?
— Этим я бы перечеркнул всю свою прошлую жизнь.
— Ты давно уже сделал это, — разозлился Михал и, выходя, с силой хлопнул дверью.
„Казик навестил меня в больнице. Сел у кровати, расстроенный какой-то.
— Ну и дел ты понатворила, — говорит. — Хорошо, что меня предчувствие не подвело.
А я этот день начала, как всегда. Дом к приезду внука готовила. Думала даже в парикмахерскую сходить, волосы в порядок привести, чтобы на человека похожей стать. А тут звонок у калитки. Смотрю, чужая женщина, немолодая. В черной шляпе. Что-то во мне шевельнулось, может, она мать невестки моей, с канадской границы приехала. Оказалась сестрой. Родители больны очень, на похороны не могли приехать. Поговорили. Как Стефанек, спрашивает.
— Тяжело ему, — говорю, — без жены.
А она добавляет:
— И без ребенка.
— Я бы на нем еще крест-то не ставила, — отвечаю. — Вы еще увидите, какой парень вырастет. Все Гнадецкие потолок головой прошибают.
Она молча смотрит на меня. И я тоже говорить перестала.
— Стефанек написал, что ребеночек мертвым родился. Письмо это в сумке у меня лежит.
Я показать его прошу. А в это время телефонный звонок раздается. Это Казик звонит. Говорю ему, что гость у меня. Очки на нос и за письмо Стефанка.
Разговор потом никак не клеился. Она: что же вы, разве не знали, как же так? Знала, не знала, может, не хотела знать. В голове у меня шуметь стало. Даже угостить ее не смогла. Вижу только в окне, как сестра Янки калитку за собой закрывает и в своей черной шляпе по улице уходит, не оглядываясь. Хочу повернуться, назад вдруг потянуло, а за мной что-то красное и мягкое. Не почувствовала падения. Казик меня на полу нашел, вызвал „скорую“, за три минуты приехали. Говорит, что ему голос мой по телефону странным показался, он места себе найти не мог. Ну, в машину и приехал.
— Я же им говорил, что обман тебя быстрее, чем правда, убьет. Но Стефанек говорит моей: нужно человека постепенно подготовить. Вот и случилось.
— Спасибо тебе, Казик. Ты всегда больше других меня понимал.
Как все в жизни складывается. Сначала сама с больными сидела, теперь со мной сидит медсестра. Стефанек выкладывается. Шестьдесят долларов в день платит. Училась заново ходить. Два физиотерапевта помогали. Один поляк с последней эмиграции. Не знает еще, останется ли тут. Жена и ребенок у него в Польше. Тащить их сюда, так вроде и не на что. Я понимающе головой киваю.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу