Габриэль Маркес - Жить, чтобы рассказывать о жизни

Это был вопрос, которого я боялся, но ответил без колебаний:

— Колледж Святого Варфоломея, здесь, в Боготе.

Он положил ладонь на стопку бумаг на своем письменном столе.

— Все это письма весьма влиятельных людей, которые просят за своих детей, родственников, детей друзей и тому подобное, — сказал он, явно отдавая себе отчет, что не должен этого говорить, но продолжал: — Позволь мне помочь тебе. Самое подходящее для тебя место — это Национальный лицей в Сипакире, в одном часе езды отсюда на поезде.

Единственное, что я знал об этом старинном городе, так это то, что там соляные шахты. Гомес Тамара объяснил мне, что речь идет о колониальном колледже, экспроприированном религиозной коммуной в ходе недавней либеральной. реформы и теперь располагающем блистательным штатом молодых прогрессивных преподавателей.

Я подумал, что мой долг окончательно развеять сомнения.

— Мой папа реакционер, — заметил я. Раздался смешок.

— Не будь таким серьезным — сказал он. — Я говорю «либеральный», имея в виду свободу мысли.

И сразу, в своей шугочной манере, он убедил меня, что это удача — попасть в старинную обитель XVII века, превращенную в колледж безбожников, в сонном городке, где ничто не отвлекает от учебы. Старый монастырь и в самом деле держался стойко перед лицом вечности. В раннюю его эпоху на каменном портике была высечена надпись: «Начало мудрости — страх Господень». Но девиз на щите Колумбии поменялся, когда в 1936 году либеральное правительство Альфонсо Лопеса Пумахеро национализировало всю систему образования. Уже с самого входа меня, и так придавленного тяжеленными баулами, окончательно подавил вид внутреннего дворика с каменными колониальными арками, деревянными балконами, выкрашенными в зеленый цвет, и горшками, с растущими в них унылыми цветами. Казалось, все здесь подчинялось монашескому уставу, и ни одна вещь на протяжении трехсот лет не согрешила, не была опорочена прикосновением к ней женских рук. Дурно воспитанного на беспутных карибских просторах, меня охватил ужас от сознания, что я проживу четыре главных года моей юности в этом сонном царстве.

До сих пор мне кажется невероятным, что в двух этажах, окружавших сумрачный внутренний дворик, и еще в одном здании кирпичной кладки, сооруженном на скорую руку в глубине участка, смогли уместиться резиденция и служебный кабинет ректора, администрация и секретариат, кухня, столовая, библиотека, шесть аудиторий и классных комнат, физическая и химическая лаборатории, склад, санузел и общий дормиторий с батареями железных кроватей для сотни учеников, будто сосланных сюда из глухих провинций. Но судьбе было угодно распорядиться так, что эта моя ссылка стала, пожалуй, наибольшей милостью моей счастливой звезды. Благодаря ей я быстро понял, что за страна досталась мне в мировой лотерее. С дюжиной земляков-карибцев, которые приняли меня в свою компанию сразу по приезде, мы очертили непреодолимую границу между нами и остальными: свои и чужие.

Отдельные группки, рассредоточившиеся по углам двора на перемене в первый же вечер, представляли собой собрания выразительных образчиков нации. Вражды не было, однако каждая охраняла свой клочок земли. Я сразу же вошел в отношения с выходцами с Карибского побережья, которые, как и я, имели заслуженную славу хитрецов, гордецов, фанатично поддерживающих общность интересов своей группы, и любителей танцев. Я был исключением, но Антонио Мартинес Сьерра, танцор румбы из Картахены, после занятий в свободные вечера обучил меня танцевать под модные мелодии. Как и Риккардо Гонсалеса Риполла, моего главного сообщника в тайных амурных делах, который впоследствии стал известным архитектором, но не переставал напевать себе под нос и пританцовывать до конца своих дней.

Минчо Бургос, прирожденный пианист, ставший в итоге руководителем национального танцевального ансамбля, еще в колледже собрал группу, с которой хотел освоить какой-либо музыкальный инструмент, а мне открыл секрет второго голоса при исполнении болеро и песенок валенато. Тем не менее его главным подвигом было то, что он научил Гильермо Лопеса Гуэрру, чистокровного боготинца, карибскому искусству исполнять мелодию на клавесах с ударным рисунком три-два и три-два.

Умберто Хаймес (из города Эль Банко) был настолько неистовым студентом, что вовсе не интересовался танцами и даже выходные проводил в колледже за книгами. Думаю, что он никогда не видел футбольного мяча и не читал ни одного репортажа о матче до тех пор, пока не получил диплом инженера и не поступил в качестве зама спортивного редактора в газету «Эль Тьемпо», где ему довелось стать заведующим отделом и одним из лучших футбольных обозревателей страны. Но самая удивительная история, которую я припоминаю, случилась с Сильвио Луна, чернявым смугляком из Чоко, который, получив диплом юриста, а потом врача, сумел сделать и третью карьеру, когда я его уже совсем было потерял из виду.