Габриэль Маркес - Жить, чтобы рассказывать о жизни

В эти самые дни, но без какой-либо связи с конкурсом, на меня в офисе свалился дон Самюэль Лисман Баум, атташе по вопросам культуры посольства Израиля, который только что торжественно открыл издательское предприятие книгой стихов маэстро Леона де Грейффа: «Груда хлама», «Пятая часть», «Записная книжка». Издание было приличное, и сведения о Лисмане Бауме были хорошими. Поэтому я дал ему очень залатанную копию «Палой листвы» и быстро прогнал его с обещаниями поговорить потом. Прежде всего о деньгах, которые в итоге, между прочим, были единственным, о чем мы никогда не поговорили. Сесилия Поррас нарисовала новый титульный лист с изображением описанного мной дитя и тоже не получила оплаты. Типография «Эль Эспектадора» подарила клише для цветной обложки.

Я ни о чем не подозревал примерно в течение пяти месяцев. И настал момент, когда издательство «Сипа» Боготы, о котором я никогда не слышал, позвонило мне в газету, чтобы сказать, что издание в четыре тысячи экземпляров готово для продажи, но они не знали, что с ним делать, потому что никто не доверял Лисману Бауму. Даже сами репортеры из газеты не смогли найти его следов, и их никто не нашел до сегодняшнего утра. Улисс предложил типографии, что продаст экземпляры в книжных магазинах на основании кампании в прессе, которую он сам начал своей статьей, за которую я все еще не успел его отблагодарить. Критика была отменной, но большая часть издания осталась на складе, и никогда не стало известным, сколько экземпляров продалось, и я ни от кого не получил ни сентимо в качестве прибавки к зарплате.

Через четыре года Эдуардо Кабальеро Кальдерон, руководивший «Главной библиотекой колумбийской культуры», включил карманное издание «Палой листвы» в коллекцию произведений, которые продавались в уличных точках Боготы и других городов. Он оплатил договорные права, скупо, но точно, что для моей сентиментальной души было ценностью в другом смысле: ведь это была первая плата, полученная мной за мою книгу. Издание имело тогда некоторые изменения, которые я не признал как свои и не позаботился о том, чтобы они не включались в последующие издания. Почти тринадцать лет спустя, когда я проехал по Колумбии после выхода «Ста лет одиночества» в Буэнос-Айресе, я нашел в уличных точках в Боготе оставшиеся многочисленные экземпляры первого издания «Палой листвы» по одному песо каждый. Я купил, сколько мог загрузить. С тех пор я встретил в книжных магазинах Латинской Америки другие разбросанные остатки, которые пытались продать как раритеты. Около двух лет назад одно английское агентство старинных книг продало за три тысячи долларов подписанный мной экземпляр первого издания «Ста лет одиночества».

Ни один из этих случаев меня не отвлек ни на мгновение от моего журналистского жернова. Изначальный успех серийных репортажей обязал нас искать сухой корм для скота, чтобы накормить ненасытного зверя. Ежедневное напряжение было невыносимым не только из-за определения и поиска тем, но и процесса письма, всегда находящимся под угрозой чар вымысла. В «Эль Эспектадоре» не было сомнения: первичным сырьем, неизменным в ремесле, была правда, и ничего, кроме правды, и это нас поддерживало в невыносимом напряжении. В результате мы с Хосе Сальгаром впали в эту дурную привычку, которая нас не отпускала даже во время воскресного отдыха.

В1956 году стало известно, что папа Пий XII страдал от приступа икоты, который мог стоить ему жизни. Единственный прецедент, который я помню, — это главный рассказ Сомерсета Моэма «Пи энд О», главный герой которого умер посередине Индийского океана от приступа икоты, который его истощил за пять дней, пока со всего мира к нему приходили разного рода экстравагантные рецепты, но я думаю, он не знал этого в тот момент. По выходным мы не осмеливались отправляться в довольно далекие походы по населенным пунктам саванны, потому что газета была наготове для экстренного номера, в случае смерти папы римского. Я был сторонником уже готового издания, но только с пустотами, чтобы заполнить их первыми свидетельствами смерти. Два года спустя, когда я был корреспондентом в Риме, все еще ожидалась развязка папской икоты.

Другой непереносимой проблемой в газете была тенденция занимать нас только броскими темами, которые могли каждый раз привлечь больше читателей, а у меня была самая непритязательная склонность не терять из виду другую публику, менее обеспеченную, думающую больше сердцем. Среди тех немногочисленных сюжетов, что мне удалось найти, я храню воспоминание о самом простом репортаже, который я схватил на лету сквозь окно автобуса. На двери одного красивого колониального дома номер 567 по улице Октава в Боготе была табличка, которая недооценивала саму себя: «Контора дешевой распродажи национальной почты».