Ирина Муравьева - Мы простимся на мосту

Некоторые из собравшихся вокруг церкви начали смеяться и показывать пальцами на быстро приближающийся маскарад, но большинство в ужасе смотрели на отвратительное зрелище.

Митрополит Серафим, прошедший в чине офицера сначала русско-турецкую, а затем русско-японскую войну, имевший несколько ранений, от одного из которых он почти потерял зрение, медленно осенял крестными знамениями то верующих, ждавших, когда можно будет войти обратно в церковь, то этих несчастных – в огне, полуголых, замерзших и пьяных, – которых он не мог толком разглядеть своими больными глазами; но в том, что тот, о котором он столько думал, боялся которого и ненавидел, использовав этих людей, переломав им хребты, ослепив, их не пожалеет, долины своих убиений устелит и ими, отец Серафим уже не сомневался.

– Они сегодня по всем храмам ходют, – шептались в толпе, – после нас в Новодевичий едут! А в Елоховском, говорят, батюшку арестуют, а православных будут плетками разгонять!

…К часу ночи Лотосовы вернулись домой. Няня, совсем потерявшаяся, опустилась на краешек дивана в столовой и всхлипывала. Белый праздничный платочек сполз с ее головы, и старческая, сухая, с темными пятнами кожа просвечивала сквозь редкие волосы.

– Ольга Васильна! – громко сказал доктор Лотосов, опустившись перед ней на корточки и забрав в свои ладони ее дряхлые руки. – А что ж мы с тобой даже не поцеловались? Ведь праздник сегодня, а? Ольга Васильна!

Он приподнял ее с дивана. Няня была легче ребенка.

– С Пасхой тебя! Христос воскресе!

Она испуганно, по-детски смотрела на него.

– Напугалась? – спросил он. – Наплюй ты на них! Христос воскресе!

– Воистину!.. – залившись слезами, ответила няня и сморщенным стареньким личиком потянулась вверх, к его большому, бородатому лицу, чтобы поцеловаться.

Утром, в воскресенье, товарищ Дзержинский собрал у себя в кабинете несколько человек, включая товарища Блюмкина. Обсуждался состав экспедиции на Тибет.

– Ваше участие, товарищ Блюмкин, согвасовано с товарищем Лениным, – сухо сказал Дзержинский, – но что касается этой актрисы, товарища Форгерер, то я, признаться, не понимаю, какой у нас смысл, чтобы она быва в числе…

Он не договорил и закашлялся.

– Женщины, причем с такой внешностью, как у актрисы Форгерер, могут иметь огромное влияние на то, что происходит в делах государства, – сдержанно, но уверенно ответил Блюмкин. – История знает немало примеров, товарищ Дзержинский. Да и во времена Великой французской революции участие женщин, как мы знаем, весьма подливало масло в огонь…

– Продолжается ли связь актрисы Форгерер с товарищем Барченко? – спросил Дзержинский.

– Мы контролируем их отношения, – заиграв желваками, ответил Блюмкин, и черные глаза его вспыхнули. – Барченко находится, в сущности, под арестом и никуда не выходит без сопровождающего. Он, впрочем, предпочитает никуда и не выходить. Актриса Форгерер не имеет возможности проникнуть к нему без пропуска. Товарищ Барченко, как я понимаю, не стремится к тому, чтобы увидеть актрису Форгерер; она же, напротив, в отчаянье, как я видел сам, все время страдает и плачет.

– Скучает? – усмехнувшись бескровными губами, спросил Дзержинский.

– Скучает, – нагловато ответил Блюмкин и хотел сказать что-то еще, но удержался. – А это нам на руку, товарищ Дзержинский.

– Объясните, – кивнул Дзержинский.

– К актрисе Форгерер пару месяцев назад приехал из эмиграции муж, Николай Михайлович Форгерер, – негромко ответил Блюмкин. – Человек, как мне доложили, очень впечатлительный, известный в артистических кругах и у нас, и там. – Блюмкин неопределенно кивнул головой. – У него неплохо шли дела в Берлине, была работа, но он предпочел все бросить и вернуться. Страсть, подтверждающая исключительные, так сказать, качества его супруги…

– Да, странно… – сказал Дзержинский. – Такие, как он, убегают, как крысы, а этот вернулся… И что, они вместе живут?

– Живут в одном доме, – уклончиво сказал Блюмкин. – А там – кто их знает… Она с большим норовом дама. Красавица, впрочем. Таким все прощается!

– Советская власть ничего не прощает! – У Дзержинского посерело лицо, и темные тени проступили с обеих сторон носа. – Я вас попрошу выбирать выражения! Зачем же она нам нужна?

– Пока ни Тибет, ни Индия не перешли на рельсы коммунистической идеологии, – витиевато сказал Блюмкин, – мы не можем гарантировать то, что профессор Барченко, знающий восточные языки, обладающий силой гипнотического воздействия на людей, чему примером может послужить история актрисы Форгерер, – мы не можем гарантировать того, что, оказавшись за пределами советской Родины, он не захочет улизнуть и передать свои знания тем же немцам или даже англичанам.