Андрей Шляхов - Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

Мужчины вышли на «Курской», освободив место подросткам, которые бурно обсуждали, какая «макдачная» в Москве самая лучшая, то есть в какой вкуснее всего кормят. Решили, что та, которая на «Добрынинской», и вышли на этой станции. Данилов с любопытством прислушивался к их спору и доводам. Сам он, по старости и дремучести, был уверен, что все «макдачные», которые раньше назывались «бигмачными», совершенно одинаковы, и никакой разницы между ними нет.

Подростков сменили два молчаливых азиата. Данилов незаметно задремал и проснулся минут через сорок.

— Осторожно, двери закрываются, — объявил голос. — Следующая станция «Таганская».

В раннем детстве Данилов думал, что остановки объявляют вагоны. Почему бы в таком чудесном месте, как метро, не быть говорящим вагонам?

Пора было продумать вопрос напитков. По здравому размышлению Данилов решил взять полтора литра какой-нибудь мягкой, легко пьющейся водки. Такой, под которую хорошо вести долгий, неспешный разговор. И никакого пива вдогонку. Лучше перебрать водки, чем мешать ее с пивом – в этом Данилов давно успел убедиться на собственном опыте.

Как назло, выбранная Даниловым водка была только в литровой посуде; пришлось взять два.

Стол у Полянского был холостяцким, но с претензиями. Колбаса, сыр, сало, шпроты, острая корейская морковь, соленые огурцы.

— Да это же просто праздник какой-то! — восхитился Данилов. — Дастархан!

— Собственно, словом «дастархан» называется прямоугольная скатерть, — уточнил зануда Полянский. — А скатерти, как видишь, здесь никакой нет.

— Не сверли мне мозг! — цыкнул на него Владимир. — А то пропадет всякое желание хвалить твое гостеприимство!

— Ты садись и пользуйся моей добротой, — Игорь дружеским тычком отправил Данилова в кресло. — А заодно поделись своим горем.

— А почему ты решил, что у меня горе? — спросил Данилов, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Не решил, а узнал, Ватсон, — поправил Полянский.

— И как? По лицу?

Игорь молча покачал лысой головой.

— Звонил домой?

— Снова не угадал.

— Сдаюсь, — в подтверждение своих слов Данилов воздел кверху обе руки и потребовал: – Колись!

— Элементарно, Ватсон, — снизошел до объяснения Полянский. — Долгий и печальный опыт общения с мужчинами учит, что доза, принятая вами «на грудь», обратно пропорциональна вашему настроению. Раз уж ты притаранил два литра водяры, то, значит, тебе херово.

— А то что поллитровок в магазине могло не быть, вы допускаете?

— Допускаю, — признал Полянский. — Но в хорошем настроении ты пришел бы с одной литровой бутылкой, а не с двумя. Так что давай выпьем по первой за твою легкую исповедь…

Когда Владимир закончил жаловаться, открыли вторую бутылку.

— Вот поэтому я до сих пор и не женюсь, — проговорил Полянский. — Насмотришься со стороны, и вся охота пропадает. Нет, прав был старик Сократ, когда сказал о женитьбе: «Как ни поступай, все равно пожалеешь».

— Его за эту фразу отравили? — пошутил Данилов.

— Не помню… Знаешь, если хочешь – можешь пожить у меня.

— Зачем это? — от удивления Данилов даже слегка протрезвел. — У меня есть где жить…

— Ну, может не стоит раньше времени расстраивать Светлану Викторовну, — замялся Полянский. — Вдруг у вас все еще наладится…

— Не исключено, — без особой веры подтвердил Владимир, — но жить у тебя я не буду. Разве что сегодня заночую.

— Давай! — оживился Полянский. — У меня как раз есть несколько новых фильмов.

— Под которые так сладко спится, — добавил Данилов.

— Я вспомнил хороший тост, — Игорь наполнил стопки, взял свою и встал.

Данилову тоже пришлось подняться.

— Есть такая красивая грузинская пословица, — тоном заправского тамады начал Полянский. — Вот она… Бадрижанс ром пр… прд… патрэ…

— Давай сразу перевод, — попросил Данилов.

— Что-то вроде «наличие крыльев заставит запеть и баклажан». Красиво сказано, верно?

— Красиво.

— Так давай пожелаем друг другу, чтобы у нас всегда были крылья, побуждающие нас петь! — провозгласил Полянский, поднимая свою стопку чуть ли не к потолку.

— Давай! — поддержал Владимир.

Пословица ему понравилась – тем более что каждый сам для себя решает, какие крылья побуждают его петь.

— Близится наше расставание, — сказал доцент Астраханцев, притворно огорчаясь так, будто ординаторы приходились ему родными детьми. — И мне хочется напоследок порадовать вас чем-нибудь особенным, таким, чтобы надолго запомнилось. А может, и пригодится когда. Вспомните старика добрым словом, мне будет приятно.