Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

Сам автор категорически настаивает на том, что его книга — это не беллетристика, что она не обладает никакими литературными достоинствами; он предпочитает говорить о ней как о воспоминаниях, своего рода заметках вслух, запечатленных на бумаге, ссылаясь, в частности, на то, как эта книга была сделана, как она увидела свет.

Вот как Омар Кабесас рассказывает о работе над книгой:

«...это целая история. Первой идет Пилар Ариас — журналистка, американка мексиканского происхождения, которая приехала в Никарагуа во время войны как военный корреспондент. Она была корреспондентом на Северном фронте... После того как закончилась война, она уехала и потом вернулась, чтобы написать книгу... Это была как бы история революции, составленная из ответов на вопросы... Она позвонила мне и сказала, что хочет проинтервьюировать меня... Мы записали два-три интервью. Потом она вдруг звонит по телефону, находит меня и говорит: «Послушайте, команданте, мне нужно встретиться с вами, и дело важное». ...Она принесла с собой папку для бумаг. Протянула ее мне и сказала: «Вы прирожденный писатель и просто не знали этого». Я раскрыл папку, начал читать. Это было мое интервью. «Вы писатель, и пишите!»

Я не очень-то поверил, мне казалось подозрительным, чтобы так сразу можно было стать писателем... И я показал машинописный текст Насарене Навас. Я сказал Насарене: «Видишь ли, одна ненормальная журналистка выдумывает то-то и то-то. Здесь вот все это. Что ты думаешь об этом?» ...И она сказала: «Здорово! Это литература... Надо писать!» — «Писать? Нет!» — «Ну хорошо, значит надо записывать на магнитофон...»

Это меня заинтересовало. И я начал наговаривать на магнитофонную пленку. Записали первую часть, страниц 25, и она мне говорит: «Покажи это Серхио (Рамиресу) и Эрнесто (Карденалю). Что они скажут?» Я показал. «Да, сказали они, — это литература». Но я все же подумал, что они это сказали из хорошего отношения ко мне. Я не поверил. Тогда они договорились с моей секретаршей, нашли этот кусок и опубликовали его без моего ведома во втором номере журнала «Никарауак» (его главным редактором является Э. Карденаль, министр культуры Никарагуа). И когда приехал Гарсиа Маркес и мы встретились с ним в одном доме, он в присутствии многих приглашенных вдруг сказал (а разговор шел о политике): «Я только что прочитал одну пещь, очень хорошую, автор ее — команданте Омар Кабесас». Я признался, что автор этой вещи. А Маркес продолжал: «Это литература, и настоящая». Все же я не решился признаться, каким образом это было сделано.

Начиная с этого разговора «общественное давление», которое оказывалось на меня с тем, чтобы как-то заставить писать, стало расти. И тогда я начал записываться» [13] Латинская Америка, 1984, № 8, с. 108—109. .

Действительно, книга Омара Кабесаса лишена точного плана или схемы. Но именно это, а также своеобразная авторская манера изложения придают ей особое очарование.

В странах Латинской Америки произведение Омара Кабесаса расценили как новое направление в литературе Никарагуа. По мнению критики, это — не книга в привычном смысле слова, но разговор, беседа, доверительное, глубоко личностное общение с читателем. Благодаря своей неподдельности, исторической ценности, человеческой теплоте, эта книга «уходит корнями в реальную жизнь и наполнена жизнью», подчеркивалось в решении международного жюри в Гаване.

Книга Кабесаса написана на «чисто никарагуанском» языке, на языке народа, полном сочных выражений и соленых высказываний, ясном и доходчивом, лишенном строгой стилистической формы; а нередко — и правильного построения фраз. И даже форма рассказа — та, которая распространена среди никарагуанцев. Особое течение в этой работе, отмечала, например, мексиканская критика, имеют «не предложения, строки, абзацы или главки, но сами слова: слова-вещи, слова-предметы, слова-чувства, слова-мысли, слова-действия».

Характерны в этой связи причины, побудившие автора дать книге такое, несколько странное для условий Никарагуа название: ведь в этой стране нет степей. О. Кабесас рассказывает: «Заголовок связан с детскими впечатлениями. Когда я учился в начальных классах, у меня была книга по географии, где каждое определение иллюстрировалось. Например, вулкан — давалось определение вулкана, остров — фотография острова, залив — фотография залива, степь — определение степи и фото. Эти детские картинки из книги врезались в память на всю жизнь. Однажды в горах я поднялся на самую высокую вершину, посмотрел вокруг, и на 360° внизу все было зеленым. То, что я видел, было огромным зеленым ковром. Так выглядели сверху кроны деревьев. Я вспомнил изображение из моей детской книги по географии. Образ огромной зеленой степи. И сразу же сказал себе: нет, горы — это нечто большее, чем бескрайняя зеленая степь» [14] Латинская Америка, 1984, № 8, с. 109. .