Генри Миллер: Мара из Мариньяна

Я начал всерьез опасаться, как бы он совсем не свихнулся. Идиотски приплясывая и хлопая в ладоши, как ребенок, он обежал комнату. — Ну, Джо, ну, Джо, — повторял он плотоядно. — Она просто бесподобна. Более аппетитной телки тебе за всю жизнь не встречалось!

Услышав слово «телка», Кристина насторожилась. — Что это значит? — спросила она подозрительно.

— Это значит: вы прекрасны, несравненны, ослепительны, — заверил Карл, воздевая руки в экстазе. Его округлившиеся глаза, подернувшись влагой, стали совсем щенячьими.

Кристинин английский не простирался дальше начальных классов; что до Коринны, то она разбиралась в нем еще хуже; так что в конце концов мы все перешли на французский. Для затравки глотнули эльзасского. Кто-то завел граммофон, а потом Карл, приняв на себя функции увеселителя, с лицом багровым, как свекла, горящим взглядом и влажным ртом, запел громким, пронзительным голосом. В промежутках он подкатывался к Коринне и смачно чмокал ее в губы, не раз испытанным способом демонстрируя, что помнит о ее присутствии. Однако весь напыщенный вздор, который сыпался из него, адресовался исключительно Кристине.

— Кристина! — разглагольствовал он, поглаживая ее как кошку. — Кристина! Какое магическое имя! — В действительности он презирал его: помню, Карл не раз говорил, что это нелепое имя под стать разве что корове или ломовой лошади. — У меня оно ассоциируется… дайте подумать… — и бешено завращал глазами, будто пытаясь приручить непокорную метафору, — с тонким кружевом в лунном свете. Нет, не так: в свете сумерек. Я хочу сказать, оно тонкое, хрупкое, совсем как ваша душа… Налейте-ка мне, кто-нибудь. Авось, что-нибудь поизысканнее придет в голову.

Кристина, которую не так-то легко было оторвать от земли, прервала его пылкие излияния, рассудительно осведомившись о том, готов ли ужин. Карл тут же напустил на себя оскорбленный вид. — Как столь прекрасное создание, как вы, в такой момент может думать о еде? — изумился он громко.

Против ужина, однако, ничего не имела и Коринна. Мы уселись за стол, Карл — по-прежнему со свекольно-красным лицом. Он переводил водянистый взгляд с одной на другую и обратно, словно не мог решить, кого из них в следующий миг примется облизывать с головы до ног. А уж в том, что он раньше ли, позже ли ухитрится проделать это с обеими, сомневаться не приходилось. Не успев толком покончить с содержимым своей тарелки, он поднялся с места и ни с того, ни с сего обслюнявил Коринну. Затем походкой кота, нализавшегося валерьянки, приблизился к Кристине и принялся как ни в чем не бывало обрабатывать ее. Эти пассы хоть и не были отвергнуты с порога, но привели наших дам в некоторое замешательство. Похоже, им было не совсем ясно, в каком направлении будут развиваться дальше события.

А я — я пока и пальцем не прикоснулся к Кристине. Мне любопытно было просто наблюдать за ней: как она говорит, смеется, ест, пьет. Карл беспрерывно подливал всем в стаканы, будто на столе громоздилась галерея бутылок не с вином, а с лимонадом. Поначалу у меня сложилось впечатление, что Кристина держит себя несколько скованно; однако действие алкоголя не замедлило проявиться. К тайному моему удовлетворению вскоре я ощутил, как ее рука под столом сжала мне колено. Недолго мешкая, я накрыл ее своей и потянул выше, к самой прорези в брюках. Словно испугавшись, она отдернула руку.

Тем временем Карл бомбардировал ее вопросами о Копенгагене, о детях, о ее семейной жизни. (У него напрочь выпало из головы, что супруг ее уже перешел в мир иной.) И вдруг, ни к селу, ни к городу, поглядев на нее с похотливой ухмылкой, выпалил: — Ecoute, petite 9, меня вот что интересует: в кровати-то он часто задает тебе трепку?

Лицо Кристины вмиг стало пунцовым. Не отводя глаз, с каменным видом она ответила: — II est mort, mon man 10.

Любой другой, получив такую отповедь, со стыда сквозь землю провалился бы. Только не Карл. С несокрушимо доброжелательной миной он не спеша поднялся на ноги, подошел к ней и наградил ее ритуально-отеческим поцелуем в лоб. — Je t'aime 11, — невозмутимо заключил он и проследовал обратно на свое место. А минутой позже уже распинался о питательных свойствах шпината и о том, что сырой он гораздо вкуснее.

Есть что-то в людях с Севера, что и поныне остается для меня непостижимым. Мне не доводилось встретить ни одного из них — неважно, мужчину ли, женщину ли, — к кому я мог бы по-настоящему потеплеть душой. Этим я вовсе не хочу сказать, что присутствие Кристины замораживающе действовало на окружающих. Совсем наоборот: на нашей вечеринке все шло как по-писаному. Покончив с ужином, Карл уединился со своей гимнасткой на диване. В другой комнате я улегся на ковер с Кристиной. В первые минуты мне пришлось помучиться, но стоило лишь возникнуть небольшому зазору между нижними ее конечностями, как сердцевина ее айсберга начала оттаивать и упорное сопротивление уступило место активному соучастию. И вдруг в разгар самых неистовых телодвижений она разразилась слезами. По покойному мужу, призналась мне Кристина. Моему удивлению не было пределов. «А он-то тут при чем?» — подмывало меня спросить, наплевав на все правила хорошего тона. Отважившись высказать свое недоумение вслух, я услышал нечто совсем уж несообразное: — Представьте, что бы он обо мне подумал, если бы увидел меня вот так — с вами на полу? — И из-за этого-то — столь буйный всплеск эмоций? Ну, крошка, подумал я, раз так, ты и впрямь заслуживаешь хорошей взбучки. Во мне зародилось гаденькое желание спровоцировать ее на что-нибудь такое, после чего непритворный взрыв раскаяния и стыда, коему я был свидетелем, не покажется столь уж зряшным и неоправданным.