Татьяна Акимова - Безответные

Официантка ставит на стол: жаренную на углях рыбу, и тонкую лапшу из гречневой муки.

Мужчина провожает её нежным взглядом.

«Нет. Никогда его любовницы японки, не проявляли чувство собственности по отношению к нему. К НЕМУ – директору синдиката»

Кирин Ишбан приятно холодит руку.

- А я говорю! Мне нужно опохмелиться! У меня всё пересохло! Вот! Видишь? – Возмущал тишину закусочной гайдзин. – Нет, ты посмотри, посмотри! – Продолжал Дмитрий дергать за рукав кицуне. –Вот – м..ЭЭ! – Остановил он её, и, развернув, тыкал пальцем в открытый рот с распухшим языком.

Рейко только закатила глаза. «Алкаш… - Алканавт… »

«Странная парочка». - Подумал Кубо Сасаки. «Нет, хватит с меня русских». В рот пошёл кусок яки-дзакана.

- Ты – алкоголик, через вентилятор тебя! Как только я согласилась работать с идиотом? Твою-то мать!

- А я смотрю, ни черта в тебе от нихондзин не осталось! Молодец! С тобой, наверное, как с гайдзинкой на улицах фотографируются?

- Попридержи язык краснорожий дьявол! Тебе не нужно сей час пить!

-Правильно, собака японская. Мне не пить, мне нужно ОПОХМЕЛИТЬСЯ… О! Пиво!

Наглый гайдзин, выхватил банку Ишбан, у ничего непонимающего Кубо Сасаки. И плюхнулся рядом на сиденье.

- Двинься, желтолицый! – Отчетливо сказал Дмитрий по японски. Русская женщина же – села напротив.

Японец сразу понял, что сопротивляться не стоит. Но Рейко, всё же продемонстрировала на мгновение истинный лик. А Ронин – смяв банку об голову нихондзина, задал вопрос:

- Где Хасихимэ?..

Пятнистого карпа, заглотившего крючок из кровельной жести, тянуло на поверхность.

Как же противно бывает - когда за твои кишки, тебя тянут из-за стола «на выход».

- Брось рыбку, живодер! - Демон, недовольно болтал хвостом, свесившимся с арки ;;;; Ицукусима-дзиндзя.

Ритуальных врат - тории, старейшего синтоистского святилища Ицукусима.

- Трижды проклятый нихондзин! Не видишь? Я медитирую! – Проикал зверски пьяный Дмитрий.

– Что за проклятая страна?..

Чай у вас - разбавленный.

Пиво не хмельное.

От сладостей ваших – зубы пуще, чем от шоколада ломит.

И поудить, тоже нельзя?

- Это же цветной карп! Ему триста лет, невежда!

Брось рыбку, эйбэй китику! – Зашелся в гневе сбивающий с толку.

- Зря в вашей стране, - с придыханием молвил наемник, – взыскивают просветления.

– Рыбалка у вас – под запретом…

- Для дураков – браконьеров!

- Батончиков из сои – даром что изобрели – тоже нет…

И вино – из риса…

Туземцы – одно слово. – С грустью, закончил снимать суши с крючка Ронин.

Пахло морем.

Солнце садилось за горизонт, и внутренний залив принял оттенок коралловых рифов.

Рейко болтала в воде ступнями.

Сегодня она отдыхала.

- Краснорожий дьявол! Проклятое, звериное отродье! Чтоб тебя Дзигокайю забрала! – Голосил демон обмана.

- Детка, на меня это не распространяется, - с хитрой ухмылкой заметил гайдзин.

Держа за хвост Ама-но-дзаку так, чтобы демон не до конца захлебнулся, Дмитрий ввёл крюк:

- Где, твою мать, Хасиме? Куда ты надоумил девчонку? Кто, едрит тебя в дышло, разрешал трогать чужую гражданку? – Ронин, упорно и планомерно дергал морскую леску, а затем отпускал. И снова дергал.

- Не правдааааааааааааа! Принцесса Хасихимэ – японкаааааааааааааааааа! - Глаза демона лезли от боли из орбит. Лапами он царапал священные врата, пытаясь за них зацепиться.

- Нуда, - равнодушно отвечал экзекутор. – И зовут японку – МАРИЯ. Не нервируй меня, у меня во рту - всё слиплось уже. Мутит от вашей рыбы сырой.

Утоплю тебя, к черту. И увезу как сувенир на родину!

Велики и могущественны кедры храма сингон.

Хранят древние камни покой умерших, и не пускают оных обратно.

Буддизм не вызволяет души на земную поверхность.

Крепко Они держат грешников.

Вакаиро приехала облегчить страдания отца.

Среди каменных изваяний – могил храма Будды, поросла мхом печаль родственников.

Ветром развивала скорбь - кровь ритуальных фартуков.

Вакаиро верила, что если повесить такой красный передник на изваяние её отца, то демоны – не так сильно будут жечь его пятки…

- Да будут! – Скептически икнул Дмитрий.

Вакаиро обернулась.

На священных камнях храма Окуно-ин, свесив грязные, шнурованные ботинки сидел бродячий наёмник.

Бесцеремонно ковыряясь пальцем во рту, он пялился на «Молодой цвет», неподобая самурайскому мужу.

Отпив крепкой настойки из горла, гайдзин сплюнул на священную землю.