Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер

Другой же раз, дождливым утром, когда он по привычке шел за ней по Долгоруковской, потом и по Большой Садовой, она не выдержала, обернулась и, не стыдя его, попыталась все же убедить: «Пойми, у каждого из нас должна быть, ну, не знаю, как тебе сказать, своя полянка с живой травкой, на которой иногда так хорошо полежать с закрытыми глазами в одиночку. Ты за мной ходишь, как привязанный, и мне начинает казаться, что у меня отняли мою полянку с моей травкой – и вот скажи теперь, зачем мне это нужно?»

Лил дождь. Гера молчал.

«И почему ты не в университете? Разве зачеты у тебя еще не начались?»

«Похоже, начались, – ответил Гера, – но ты не беспокойся, я их сдам».

После того как он не сдал два первых зачета, отец спросил его: «Все дело в этой девушке?»

«Нет, нет, – испуганно ответил Гера, – просто я думал не о том; я, понимаешь, не на том сосредоточился; ты знаешь, так бывает». – Он был доволен, что, и соврав отцу, он не совсем ему соврал.

«Нам с матерью хотелось бы поговорить с твоей подругой. – Отец застал его врасплох. – Ты ведь не будешь против?»

Гера был против, но он не мог быть против. Он передал Татьяне от родителей приглашение на ужин, и, к удивлению его, Татьяна согласилась без заминки, при том не выказав ни радости, ни беспокойства.

Тот ужин выдался почти без слов. Отец ел и разглядывал Татьяну, мать почти не ела и глядела в свою тарелку, Гера не ел, переводя глаза с отца на мать и с матери на Татьяну; Татьяна аккуратно, ровно ела и улыбалась всем…

«Вы, Танечка, студентка?» – спросила, наконец, мать.

«Нет, уже нет, – ответила Татьяна. – Была когда-то, но не получилось».

«Вот и у Геры, – встрял отец, – что-то в последнее время не очень получается».

«Я знаю», – со спокойным сожалением ответила Татьяна.

Отец спросил ее: «А чем вы заняты?»

Она ответила: «Прямые продажи».

«Да, да, – ободрительно сказал отец, – это требует ума и опыта; я начинал с прямых продаж: поставлял “Орбит” в универсамы и кафе».

Татьяна сочла нужным уточнить: «Нет, я – не в магазины и не “Орбит”. Я – из рук в руки и – глаза в глаза».

«Посуда?» – с пониманием спросил отец.

«Была посуда, но мне надоело: и тяжело таскать, и фирма нас не уважает. Теперь все больше разные диковинные мелочи, но удивительно полезные… Вас, кстати, не интересуют тайские леденцы из сои, от лишнего веса?»

«Будет вес, будет и интерес, – горделиво усмехнулся отец, щелкнув себя по животу, и в самом деле никуда не выдающемуся. Отодвинул от себя тарелку и приступил к главному: – Пока нас вот что интересует. Что так довлеет над нашим сыном, что он завалил два зачета подряд?»

«Я думаю, неправильные мысли», – ответила Татьяна.

Отец сказал нетерпеливо: «Какие мысли там неправильные, а какие правильные, это никто и никогда не разберет, и сейчас это дело десятое. Первое дело для нас сейчас – это понять, что так над ним довлеет».

«Я и сама не слишком понимаю». – Поглядывая искоса на Геру, Татьяна попыталась прекратить неприятный ему разговор.

Отец настаивал: «Ну так давайте думать вместе, что над ним довлеет».

«Давайте, – вроде бы сдалась Татьяна – и сухо атаковала: – Я думаю, что правильно по-русски говорить “довлеть чему”, а не “довлеть над”. “Довлеть” – значит, удовлетворять чему-то там и быть достаточным, а вовсе не “давить”, как это, может быть, вам слышится… Я думаю, что Гера, такой, какой он есть, вполне себе довлеет и я ему вполне довлею. Я думаю, что он вполне себе достаточен и удовлетворен нашими отношениями. А вот зачеты – тут вы правы: зачеты нужно пересдать».

Гера весь вечер промолчал.

Как только Татьяна ушла, настояв на том, чтобы никто ее не провожал, отец у него спросил: «Эта твоя дистрибьюторша, она у тебя – что?»

«Не дистрибьюторша, а коробейница», – поправил Гера отца.

«Пусть коробейница, – не стал тот спорить. – Она у тебя что, еврейка?»

«Ах, прекрати, о чем ты говоришь! – раздраженно вступила в разговор мать. – Да и причем тут это!»

«Сейчас, по-моему, одни только евреи озабочены, как правильно, а как неправильно говорить по-русски, – хмуро сказал отец. – Правильно я с нею говорил или неправильно – мне главное сейчас не это, а чтобы она верно поняла мои вопросы».

«Она и поняла», – примирительно сказала мать.

«Может, она и поняла, – не сдавался отец, – но не ответила».

«Она ответила, – закончил Гера разговор. – И не волнуйтесь вы, я пересдам эти дурацкие зачеты».

Гера был убежден, что никогда не передаст Татьяне ни слова из того, что наговорил ему отец после ее ухода, но не удержался и рассказал ей все при первом же свидании.