Юрий Буйда - Все проплывающие

Доктор Шеберстов кивнул.

– Похоже, это ты про себя. Без вины виноватый. Не такой, как все, и значит…

– Похоже, это я уже не про себя… А без вины виноватых не бывает. Бывают только не знающие своей вины.

– Дети, они ведь не ведают, что творят. Иногда – добро. Бывает.

– Наверное, бывает.

Как встретились, как сговорились эти два мерзавца, вообще – как нашли друг друга. Ведь какой бы Француз ни был трепач, о таком с первым встречным не заговоришь. А может, и не сговаривались. Или сговаривались о чем-то другом, да вот тут девочка и подвернулась. Француз торчал каждый вечер в Красной столовой в компании Кольки Урблюда и других беспричинных людей, брехавших разные истории под Урблюдову гармошку и вечную котлету. После детдома Француз устроился учеником слесаря на бумажную фабрику, но вскоре ушел на лесопилку, где было повольготнее, то есть попьянее. А второй… Никто даже имени его не запомнил, да, может, он и не назывался. Дед Муханов же и вовсе сомневался, было ли имя у этого крепкого низкорослого мужичонки в кепке-копейке на бровях, с недельной щетиной на рельефно мускулистых скулах. Никто не помнил, чтобы он на кого-нибудь взглянул. Даже на Феню, которая царила и властвовала в прокуренном зальчике, не покидая своего места за жестяной стойкой, под жалобной книгой с наклеенным на обложку портретом Акакия Хоравы в роли великого воина Албании Скандербега. Непрестанно жуя и ковыряя алюминиевой вилкой котлету, ковыряясь ею же в зубах, он молча слушал Француза, который, похохатывая, сыпал своими дурацкими историями. «Да ты, парень, с придурью», – беззлобно пробормотал обладатель кепки-копейки. «Это потому, что я по утрам здорово сморкаюсь, – осклабился Француз. – Так сморкаюсь, что с соплями мозги вылетают. Жди, пока новые отрастут».

Тем же вечером они отправились на Детдомовские озера, выбрали местечко поукромнее, выпили. Француз угощал, деньги завелись: тайком от начальства продал литовцам несколько кубометров ясеневого паркета. На допросах он потом упрямо твердил одно и то же: ни о какой девочке и речи не было, договаривались о новой «паркетной операции». Может, и так. Однако девочка возникла. Она знала Француза: вместе росли в детдоме. Правда, он был постарше. Приставал – так он ко всем девчонкам приставал. Она гуляла, они выпивали. Позвали ее. Присела рядом, пригубила вина. Поболтали. Первым набросился небритый мужичонка. Вторым был Француз. Девочка потеряла сознание, когда появился Иван Плахотников.

– Это который тогда умер в больнице? – уточнил Леша Леонтьев.

– Который.

Рослый, широкоплечий, хозяйственный, с монотонной, как Уголовный кодекс, манерой речи, немногословный, обстоятельный. Работал на мукомольном заводе, держал огромное хозяйство. Жил один. И надо ж было этому быку-бычине влюбиться в Наденьку. Хотя, впрочем, почему бы и нет… Милая тихая семнадцатилетняя девушка без опасных фантазий. Не то что все эти финтифлюшки черт знает в каких юбчонках, материала на которые требовалось не больше, чем на мужской галстук, мечтательницы хуже алкоголиков: Москва, Крым, муж-офицер или на худой конец дипломат, роскошная квартира, и чтоб никаких тебе свиней в сарае и картошки с селедкой. Для таких вся жизнь – сплошное «вдруг». Таких-то обычно жизнь и бьет мордой о стенку. Наденька Духонина была не из таких. Иван давно к ней присматривался. Заходил изредка к Духониным в гости, а то и помогал по дому – починить, побелить, покрасить. Несколько раз выпивал с Ильей в его загончике. Лишних вопросов не задавал, в душу не лез, в закадычные друзья не набивался. Человек, который знает себе цену. Не больше, но и не меньше. И уж если такой человек что-нибудь решит, то от своего не отступится. Каждая цель должна быть достигнута. Во что бы то ни стало. И когда он наконец принял решение жениться на Наденьке, он прямо так и сказал и ей, и Илье, и Анне. Илья хмыкнул. «Ей только-только семнадцать стукнуло. Учиться хочет в техникуме». «Я подожду», – спокойно ответил бычина. Наденька же просто-напросто ему отказала. Нет, у нее не было избытка в ухажерах, она вовсе не была своенравной капризулей или кокеткой. Никто так и не узнал, почему она твердо ответила Плахотникову «нет», да это уже и не важно. И возможно, что Плахотников поверил ей. Может быть, даже растерялся…

– Но ведь это он принес ее тогда в больницу, – сказал Леша Леонтьев. – Он напал на этих мерзавцев, ему воткнули нож в живот, но ее все же донес. Не его вина, что она…

Доктор Шеберстов поднял узловатый, желтый от табака палец.