Виктор Пелевин - S.N.U.F.F.

Кая последний раз посмотрела на Грыма, грустно улыбнулась и закрыла глаза.

С ней что-то произошло. Миг назад она была живой — а теперь замерла без малейшего движения, как не может ни один человек. Перемена была необъяснимой и страшной.

— Кая! — позвал Грым. — Ты в порядке?

— В порядке, — сказал Дамилола, выходя из комнаты счастья. — Я ее выключил.

— Как выключил?

— С мастер-консоли, — сказал Дамилола, садясь за стол, — Ее оттуда можно на паузу ставить. Только пароль надо знать. Чтоб не самоотключалась. Суры это любят.

— Суры? — недоуменно повторил Грым.

— А ты не понял? — ухмыльнулся Дамилола. — Я пупарас. Как Трыг. Только с более широкими возможностями.

— Вы хотите сказать…

— Ты что, правда не понял? Думал, она живая?

Грым недоверчиво покачал головой.

Все вдруг встало в нужную перспективу — теперь было ясно, почему Кая ничего не ела ни в Лондоне, ни сегодня. И почему Дамилола пришел на открытие мемориала вместе с ней.

И сразу сделалось так горько, что это новое восхитительное чувство, только что пронзившее его душу, оказалось таким же обманом, как и все остальное в жизни.

— Пупарас Трыг — мое сердце прыг, — пробормотал он.

Хлоя засмеялась.

— А я догадывалась, — сказала она. — Живая девушка такой ухоженной не бывает. У нее ни прыщика, ни шрамика, ни жилки в глазу. И еще настоящая баба при своем мужике к чужому не полезет. Потому что по мозгам получит.

Дамилола кивнул.

— Как чутко женское сердце, — сказал он. — Но я ее сам так настроил. Я ведь летчик. А у летчиков суры всегда с сумасшедшинкой, это у нас традиция. После вылета устаешь. Опять же за день такой чернухи в прицеле насмотришься, что уже не до нежностей. Поэтому растормошить меня трудно. Там где другой с ума сойдет, у пилота нижний порог чувствительности. Поэтому у Каи соблазн и всякие другие параметры на максимуме. Она постоянно провоцирует и флиртует, такая у нее программа. Не принимайте близко к сердцу.

Грым понял, что молчит слишком долго — надо было что-то сказать.

— А сколько такая стоит?

Дамилола захохотал.

— Тоже захотел, да? Да зачем тебе, у тебя же Хлоя?

— А у многих такие есть?

— У тех, кто может себе позволить. У богатых почти у всех. Кому сегодня надо с живыми заморачиваться? Есть, конечно, любители черепа полировать, но кончают они плохо… Хе-хе, я не в том смысле. Хотя и в том, в принципе, тоже…

Он покосился на помрачневшую Хлою и сделал виноватое лицо.

— Только вы, ребята, поймите меня правильно. Это вопрос воспитания и привычки. Наши культурные стереотипы вам, я думаю, кажутся смешными. Или, наоборот, в чем-то неприемлемыми. Но…

Он понял, что завел разговор не туда, и замолчал.

Грым постарался быстрее уйти от скользкой темы:

— А как ей характер настраивают?

— Можно самому. А можно пользоваться фабричным режимом. Можно даже настройщика вызвать — есть такие профессионалы. Хорошая работа, кстати, хоть и нервная. Но настоящий ценитель все налаживает сам. Считается, что надо один раз настроить, и потом уже никогда не трогать. Тогда это будет совсем как живой человек.

— А мужики такие бывают? — спросила Хлоя. Дамилола опять захохотал — гости определенно его развлекали.

— Бывают, бывают. И ни один живой мужик с ними конкурировать не может. Вот только стоят они дорого. А сами зарабатывать пока не научились, ха-ха!

Грым посмотрел на Каю. Она сидела, сосредоточенно закрыв глаза — будто тысячелетняя статуя, ждущая, когда суетливые быстрорастворимые люди покинут облюбованное ею пространство и превратятся в прах, чтобы она смогла проснуться вновь.

Хлоя с характерной для оркской девушки практичностью переложила остывшие мантоу с тарелки Каи на свою.

— Ей все равно не надо, — сказала она.

Дамилола благожелательно кивнул.

— О чем задумался, Грым? — спросил он.

Грым поднял глаза.

— Я одной вещи понять не могу, — сказал он. — Если вы так живых людей подделывать умеете… И меня самого изобразить можете без всякого моего участия… И даже моим голосом прочитать стихи, которые я только собирался написать… Зачем вам тогда эти войны на Оркской Славе? Вы же без нас в сто раз лучше все снимете. И про любовь, и про войну. И никого не надо убивать.

— Но это будет неправда, — сказал Дамилола. — Так уже было раньше. Снимали неправду, и в нее никто не верил. Неверие вело к ненависти. И в результате рухнул весь мир.

— Мои стихи перед битвой — тоже неправда.

— Так на то и развлекательный блок.