Григорий Покровский - Ввод

— Э, Вася! Да я вижу, ты не различаешь разницы между ними. Душа святого находится рядом с Господом, а нетленное тело ей нужно, чтобы возвращаться к молящим, и для сообщения важных знамений. А душа этого убийцы никому не нужна.

— Вы рассуждаете, как верующий.

— Почему, как верующий? Я и есть верующий. Верую в Бога.

Наступило молчание. Никольцев разлил оставшуюся водку по стаканам.

— Давай выпьем. Ты вот, наверное, задумался, как же, мол, так, партбилет имеет и верующий.

— И совсем не думаю, Вадим Степанович. На мой взгляд, партбилет и вера это совсем разные вещи. Партбилет, это как билет в сандуновские бани, без которого ты не получишь ощущения жизни. Но это не значит, что я со всеми моющимися единомышленник. И верую, сними в одно: в шайку, в веник или в кружку пива. Я люблю Родину, и готов умереть за неё, а власть поставила вопрос так, что без этого партбилета я человек второго сорта. Всякая серость с партбилетом в кармане, не прочитавшая за свою жизнь ни одной книги, будет потыкать мной, оскорблять и унижать меня. И пусть я буду, образован, трижды талантлив — эта серость будет бездарно управлять мной. А разве власть, вынуждающая меня вступать в эту партию таким вот образом, поступает порядочно? Это бесчестно заставлять меня скрывать свою веру, запрещать мне ходить в церковь, крестить детей. Власть заставляет меня лгать целому батальону солдат, а я, как последняя сволочь, брешу им перед строем о верной политике нашей партии и о вождях, верных ленинцах.

— Знаешь, Вася, я думаю так. И поделом им, коль партийной верхушке нужна такая партия, где ее члены собрались не по единомыслию, а по принуждению. Пусть имеют то, что хотят. Грош ей цена. Это не партия, а масса людей, и побросают они партбилеты, как только сменится конъюнктура.

— Мне вот лично не понятен один вопрос, он для меня неразрешим. Вдумайтесь, Вадим Степанович, история человечества насчитывает уже более шести тысяч лет, а может и по более, это дело археологов. Всё это время человек жил с верой в Бога. Как он к нему шел — через Будду, Моисея или Христа — это не столь важно. Он жил с верой в Бога. И вдруг приходит аферист и доказывает, что Бога нет, наш народ ему верит. Тысячелетия люди живут с верой, а этот за какие-то десятилетия переубеждает. Стали кресты с церквей сбрасывать, в церквах устраивать нужники. Почему это поколение мнит себя умнее всех остальных, живущих тысячи лет до них? Это что, массовый гипноз, умение манипулировать людским сознанием, или ещё что?

— Я сам часто об этом думаю. Так выражается суть биполярности нашего мира. Есть электрон, и есть положительно заряженная частица. На каждую силу есть противо сила. Вот этот стол, на нем стоит бутылка, она давит на стол с такой же силой, как стол отвечает ей. Так они могут сосуществовать. В противном случае, все бы вещи исчезли, просто рассыпались бы на молекулярном уровне. Так вот, духовный мир, тоже биполярный, делится на божественное и дьявольское начало. «…. И что бы вы делали со своим светом без тени» — кажется, так Булгаков сказал. Признавать надо существование того и другого. И к ним надо относиться с уважением. Так не бывает, чтобы пришёл один человек и вмиг всех разуверил. Миссия пришёл. И то два века, почитай, христиане по пещерам прятались. Так ведь он и не говорил о том, чтобы отречься от Бога. Он говорил, чтобы верили по-другому. Не сразу и не все пошли за ним. А тут Бога покинули все и сразу. Отрицание Бога появилось задолго до появления большевиков. Эти нигилисты появились ещё в прошлом веке, а особенно расцвели после отмены крепостного права.

— А откуда же они взялись, Вадим Степанович, эти тургеневские базаровы?

— В том-то и дело, что это загадка. На мой взгляд, это произошло так. Капитализма в России не было, а на земле дворяне работать не хотели. Все нигилисты — это выходцы из дворян. Среди крестьян нигилистов не было, они на земле пахали. А эти праздно болтались, по обедам, ужинам, балам. От безделья появилась эта зараза. Желали реализовать себя, вот и искали оригинальную идею. Лесков об этом хорошо пишет. А вторая причина — это дробление наследства. Детей на Руси тогда рожали много, не то, что сейчас. Наследников было много, а наследства мало. Вот и появились дворяне, образованные, но с дырами в карманах. Дворянский пролетариат, если можно так выразиться. Они ничего не делали, да и делать не умели. Возьми, к примеру, семью Ульяновых — ртов много, а работающий один отец. Работать никому не хотелось, а жить хотелось роскошно, по-дворянски. Тогда голова кругом идёт, и пишут «Что делать?». А на ум приходило только одно — отнять и поделить. В шестьдесят первом они надеялись, что царь с отменой крепостного права отнимет у богатых землю и разделит поровну. А он этого не сделал. Наоборот, у кого остался кучер, да слуга, и тем вольную дали. Теперь ими уже не покомандуешь, надо было платить. А платить нечем. Таким образом, еще прибавилась армия нищих дворян. Их подкармливали богатые помещики, не довольные тем, что царь забрал у них крепостных. Царя-то убили, а нигилисты остались. Они разрастались как раковая опухоль. Их было много, и они были двигателем общества. А уж затем из них вырастали отдельные особи, гениальные аферисты — социал-демократы, такие как Парвус и его компания. Армию нищих дворян пополняли и евреи. Они на земле не работали, потому, как её не имели, занимались торговлей, на образование детей денег не жалели. Были особенно не довольны на царя и на все общество: за погромы, за ценз оседлости, ну и за то, что их считали людьми второго сорта. Вся эта братия рвалась за границу. Там создавались рассадники этой заразы, только с одной целью, подточить Россию изнутри. Много земли, леса, угля, нефти, всё это иноземным господам не давало спокойно спать. Россия для них выглядела лакомым куском, и разделить его мечтали многие. Когда революция свершилась, то всем не хватило, многих обидели. Снова появились недовольные, снова появились болтающиеся массы с бредом различных идей. Тогда начали душить тех, с кем революцию делали.