Григорий Покровский - Ввод

— Молодой человек, пора вставать.

Он открыл глаза, еще не понимая, что обращаются к нему.

— Прибываем, — сказала проводница, стоявшая у головы. — Поднимайтесь, скоро туалеты закрою.

Василий глянул вниз, Вера Павловна и Марина уже сидели одетыми. Свернутые матрасы лежали в углах полок.

— Доброе утро, — сонным голосом прохрипел Бурцев.

— Доброе утро, — почти разом ответили Марина и Вера Павловна.

— Коньяк, хорошее снотворное, — глядя хитрыми глазами на Бурцева, сказала Марина. — Садитесь с нами пить чай.

Бурцев быстро слез, собрал белье, с полотенцем на плече и дорожным несессером в руках, вышел из купе. Вернулся через десять минут. Руками заботливой Веры Павловны по-хозяйски уже был накрыт стол, в стаканах дымился чай. Пили чай молча. Разговор не клеился. Возвращаться к старому разговору об отношении власти и наряда не хотелось. У женщин было приподнятое настроение. Близость дома всегда оказывает на путника необъяснимое приятное ощущение. А Бурцев томился неизвестностью, ожидавшей его впереди. Наконец замелькали городские постройки. С окон вагона уже были видны улицы со светофорами на перекрестках и трамвайными путями. Дыхание крупного города чувствовалось во всем.

Попрощавшись с женщинами, Бурцев начал выдвигаться к выходу. В это время Марина незаметно сунула ему в руку клочок бумажки. Он зажал клочок в кулаке, затем так же незаметно сунул его в карман. Подойдя к тамбуру, он достал записку. В ней было написано «жду звонка» и номер телефона. Он вышел на перрон. Воздух города пахнул ему в лицо. На другой стороне платформы стояла огромная толпа молодежи. Судя по надписям на робах, это были студенты из ленинградского ВУЗа.

— Стройотряд, — подумал Бурцев.

Прекрасная пора, уже не абитуриенты, но и не выпускники. Еще не отягощен предстоящей работой: нет подхалимства, чинопочитания, неискренней улыбки, зависти и подсиживания коллег по работе. Ты свободен как птица, полон надежд и мечты о том, что ты совершишь что-то великое, Еще не потерты локти твоего пиджака и не лоснятся от длительного должностного сидения штаны на твоих ягодицах. И взгляд не тусклый и не бессмысленный, а ясный, мыслящий и что-то выражающий.

Вдруг среди толпы студентов мелькнуло знакомое лицо. Бурцев прошел несколько шагов и почувствовал взгляд. Он оглянулся, лицо смотрело на него. То была девушка, вся загорелая, с локонами пшеничных волос, в коротеньком ситцевом платьице. Она стояла в десяти шагах от него.

— Боже, Ася! — выкрикнул Бурцев, — откуда?

Он сделал несколько быстрых шагов навстречу, она тоже почти бежала к нему. По выражению ее лица можно было видеть, что она хотела прижаться к нему, крепко, крепко, чтобы он обнял ее и расцеловал. Бурцев тоже хотел это сделать, но что-то внутри одернуло его, остановило. Это первый Бурцев — добрый и рассудительный, все осознал, простил ее и любил. Он, как и прежде, продолжал ее любить. А тот второй — гордый и непримиримый, был сильнее первого. Он говорил: «нет». И это «нет» звучало как приказ.

— Ася, ты какими путями здесь оказалась?

— С ребятами в стройотряде была.

— Ты учишься?

— Да, учусь в медицинском, на последнем курсе.

— А я на робах прочитал «политех».

— Отряд политехнического института, а я у них за доктора была. А ты как тут оказался?

— Закончил академию, еду к новому месту службы.

— И куда, если не секрет?

— Какой может быть от тебя секрет. Не знаю, пока еду в отдел кадров округа, а дальше куда пошлют. Адреса, жаль, нет, я бы тебе с удовольствием его оставил.

— А я письмо твоей маме писала, хотела спросить твой адрес, но ответа так и не получила.

— Ася, мама умерла, когда я был еще на первом курсе.

К ним подбежал рыжий вихрастый паренек, его конопатость просматривалась сквозь загар не только на лице, но и на руках и на распахнутой груди.

— Ася, — скороговоркой начал он, — пора в вагон заходить. Уже посадка заканчивается.

— Боря, иди, я сейчас приду.

— Тогда я возьму твои вещи.

Он подхватил рюкзак и сумку и пошел в вагон.

— Ты уже майор, поздравляю, растешь.

Она смотрела на его лицо и не могла оторвать глаз. Василий в ответ тоже смотрел на нее. Он ноздрями пытался втянуть ее запах. Это запах любимой женщины, который он мог отличить от тысячи других запахов, которым он сейчас упивался. Только сейчас он был немного другой. Он был вперемешку с запахом степной полыни. Ее загорелые груди сосочками выпирали через тонкий ситец. Сквозь вырез в платье просматривался ровный загар. Облегающий ситец на теле показывал, что под ним одни только трусики. Бурцев смотрел и мысленно раздевал ее. Ася поймала его нежный и жадный взгляд и все поняла, что он, не смотря ни на что, продолжает ее любить и хочет ее простить, и просить ее вернуться.