Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар

В глазах у Сашки стояли слезы. Вот ведь странное дело: когда она играет в свои стрелялки и мочит пачками и собачек, и гоблинов, и волков-оборотней — не плачет и не рыдает. А на «Муму» — слезы. Волшебная сила искусства, будь она неладна. Написал нам Иван Сергеич собачку, как живую, до сих пор слезами умываемся. И почему такой талант надо на такие печальные вещи расходовать?

— Хватит! — сказала я тогда и забрала у Сашки Тургенева. — Потом еще три дня переживать будешь!

— Ты чего? — удивилась Санька.

А ничего. Не могла я смотреть, как Иван Сергеич моего ребенка из-за чужой несуществующей собаки расстраивает.

— Мам, мне же по ней сочинение писать, — сказала Сашка. — Придется дочитывать, а то не напишу.

— И не пиши. Или напиши как есть: не стала дочитывать, расстроилась, считаю, что следовало бы утопить Герасима для всеобщего блага, автор, выпей яду, и все прочее, как вы там в своих ЖЖ пишете?

— Так и писать?

— Почему нет?

— Так пару же вкатают!

— Да и пусть. Подумаешь!

— Так в четверти трояк выйдет?!

Сашка смотрела на меня, как на умственно отсталую.

— Сань, бог с ним, с трояком в четверти. Мне твое душевное здоровье дороже. Так что оставь в покое этого несчастного пса, иди в душ и спать. И вон почитай лучше Донцову на сон грядущий, «Муму с аквалангом». Конечно, это не классика, зато смешно и все остались живы. О’кей?

— Ну, мать, ты даешь, — протянула Сашка. — Не ожидала от тебя…

— А чего ты ожидала? Что я буду смотреть, как ты рыдаешь, и думать про четвертные оценки?

— Ты вроде как сама говорила, что классику надо читать, Тургенев — наше все, и в таком роде.

— Наше все — Пушкин, — ответила я. — Тургенев тоже, конечно, но у него, слава богу, кроме «Муму», есть что почитать. Вон, возьми в выходные прочти «Вешние воды», что ли. Про любовь, и животных не мучают. Правда, насколько я помню, тоже хеппи-энда нет, но она не рыдательная. А что кончилась плохо — так герои сами виноваты, вели себя как дураки. Так что жалеть их особенно нечего.

Сэм лежал в постели рядом с женой и вспоминал их сегодняшнюю поездку в приют. Когда они пришли, младшая группа — младенцы от нуля до года — спали. Погода была ясная, не холодно, и кровати вывезли на веранду. Джонсоны посмотрели на длинный ряд кроваток с сопящими младенцами, и Инга Оттовна повела их дальше, в среднюю группу.

Там были дети постарше. Их сейчас как раз готовили к тихому часу. Инга Оттовна поздоровалась с воспитательницей и повела Джонсонов по спальне, кивая то на одну, то на другую кроватку:

— Это у нас Тихоновы — Леша, Саша, Дашенька…

— Они все родные? Братья?

— Да, и сестра. Обычная история — родители-алкоголики, на учете в наркодиспансере. Дома — вечные драки, пьянки… Дети спали на куче старых шмоток, знаете, как мышата в гнезде. Кормить их родители не кормили, не говоря уже об одежде, игрушках и всем прочем.

— Как это возможно? — Сэм был в шоке. — Ведь существуют пособия на детей, выплаты…

— Существуют, — кивнула Инга Оттовна. — Только не забывайте, что у нас пособие на ребенка — копеечное. Вы давно в России?

— Пятый год, — кивнул Сэм.

— В магазинах бываете?

— Да.

— Тогда вы понимаете, на это пособие ребенка даже не прокормить, что уж говорить об одежде и игрушках.

Сэм вспомнил, как несколько месяцев назад (всего-то несколько месяцев, а кажется полжизни прошло, так давно это было) они с Дженни поехали в «Детский мир» покупать одежду и игрушки для Люиса. Вернулись домой, нагруженные пакетами и коробками, счастливые, полные надежд. Сколько они тогда потратили в магазине? Сто тысяч русских рублей? Двести? Больше? Кажется, значительно больше. Одна только коляска-трансформер стоила тысяч тридцать. Еще столько же — кроватка с пологом, да теплый конверт, в котором ребенок будет гулять, да многочисленные соски-памперсы-бутылочки-подушечки… Полторы тысячи стоил, кажется, комплект распашонок с вышитыми на рукавах медвежатами.

— Небогато, да? — спросила Инга Оттовна. — Зато деньги на водку-закуску родители Тихоновых где-то находили. А детишки ели объедки из-под стола. Потом мамаша пропала, и почти две недели дети были в квартире одни. Объедков взять было неоткуда, так что они обрывали и ели обои со стен. Потом их забрала к себе бабушка. Но бабушка старенькая, за восемьдесят, вся насквозь больная, и пенсия у нее — пять тысяч рублей. Поняла, что не справляется, написала заявление в опеку: так и так, прошу взять детей в госучреждение. Говорят, мамаша даже на судебное заседание не явилась.