Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар

— Надо, чтобы ребенок был под присмотром.

— Да? А работать ты за меня будешь? Или, может, соседка моя? Мне, миленький, зарабатывать нужно, и на себя, и на ребенка вот этого, о котором вы все так печетесь. За красивые глаза, знаешь ли, никто мне что-то денег не дает.

— Ну, вы бы отдали его в ясли. И работали спокойно, всем было бы лучше.

— Ясли! — протянула Нинка. — Я бы его в ясли с удовольствием сдала, ты что думаешь, мне большая радость с тобой тут объясняться? Только в ясли очередь на два года вперед. Есть еще коммерческие, но там, извините, пятнадцать тысяч в месяц платить нужно, у меня таких денег нет. Я вообще не пойму, что вас всех не устраивает. Ребенок дома, в тепле, не голый, не голодный. Я вон щей наварила, кушать захочет — похлебает.

На том и распрощались. По дороге домой Толик все пытался представить, как двухлетний Дима будет хлебать щи, но у него не получалось.

Участкового Галина Викентьевна вызывала еще два раза. Он снова приходил с Тамарой Михайловной, добросовестно все фиксировал, инспекторша качала головой, и наконец после третьего визита был составлен акт об отобрании несовершеннолетнего Калмыкова Дмитрия Сергеевича в связи с непосредственной угрозой его жизни и здоровью (статья 77 Семейного кодекса Российской Федерации). Несовершеннолетнего Калмыкова поместили в детскую больницу для осмотра и определения состояния здоровья, откуда (если состояние здоровья признают удовлетворительным) его следовало отправить в приют временного содержания вплоть до решения суда.

В заключении о состоянии здоровья педиатр районной больницы отметил серьезное отставание в физическом развитии мальчика, полное отсутствие каких бы то ни было навыков и развивающийся психоз. Ребенок к двум годам не научился ни есть, ни ходить на горшок, ни говорить хотя бы «мама», а увидев, что взрослый направляется к двери, чтобы выйти из палаты, начинал дико орать. На теле Димки обнаружились многочисленные кровоподтеки, разнообразные ссадины — подживающие и совсем свежие. На левой руке у него был длинный шрам от ожога.

Впервые в своей недолгой судейской практике Лене предстояло вынести по-настоящему серьезное решение. Лишение родительских прав — это вам не возмещение ущерба за разбитую урну. Речь шла в самом буквальном смысле о человеческой жизни. От Лениного единоличного решения зависит, как эта самая жизнь повернется у Нины Ивановны Калмыковой и, что еще важнее, у ее сына Димы.

Лена физически ощущала свою ответственность за чужую жизнь. Ощущение было, будто что-то давит на плечи. От этого груза и плечи, и шея болели, а руки сводило.

Бабушка говорила, так бывает от нервов. То ли нервные окончания зажимает, то ли молочная кислота в мышечной ткани скапливается — Лена точно не помнила. Бабушка была медиком, все про это знала и очень хорошо объясняла.

Когда по молодости Лена переживала из-за экзамена, сидя до полночи над книжками, бабушка приносила ей чаю, а потом становилась за спиной и своими крепкими, несмотря на преклонный возраст, пальцами начинала разминать Лене одеревеневшие мышцы. И становилось легче. Боль уходила, Лена прекращала трястись и успокаивалась.

Теперь плечи ей размять было некому.

«Надо доехать до кладбища», — подумала Лена. К бабушке на могилу она выбиралась редко, не чаще двух раз в год. А в этом году вообще еще ни разу не была.

Лена натянула судейскую мантию, расправила топорщившиеся складки, вытащила пудреницу и попыталась рассмотреть себя в малюсеньком зеркале. Виден был только нос и кусочек щеки. Складок на мантии не видать было вовсе.

Она глянула на часы. Одиннадцать тридцать. Еще полчаса. Господи, что б уж эти полчаса поскорее прошли! Нет ничего хуже, чем ждать.

В дверь деликатно стукнули. На пороге появился Дима. В руках он нес небольшую красно-золотую жестяную банку.

— Елена Владимировна, это вам, чтобы не волноваться, — сообщил Дима и поставил жестянку на стол перед Леной.

В другое время она, пожалуй, стала бы на дыбы и принялась доказывать, что нервничать ей совершенно не с чего. Но не сегодня. Сегодня доказывать ничего не хотелось. Да и бесполезно. Дима — парень не только умный, но и внимательный. И прекрасно видит, что ее колотит. И печется о ее душевном состоянии. Кто и когда в последний раз о нем пекся? Нет ответа. Так что надо сказать Диме спасибо.

— Спасибо, Дим, — сказала Лена и придвинула к себе жестянку.

Банка была шестигранная, по красному полю летели золотые китайские драконы. Интересно, что он ей такое принес для успокоения и ясности сознания? По Лениным представлениям, в таких жестянках должен храниться опиум. Но чтобы Гарри Поттер притащил начальнице опиума покурить перед процессом… Маловероятно. Хотя Дима, как Лена неоднократно имела случай убедиться, вполне себе человек-сюрприз.