Герберт Уэллс - Отец Кристины-Альберты

Потому что Кристина-Альберта была замечательной — и интересной! — вне всяких сомнений. Она интеллектуально развивалась с необычайной быстротой и все лучше узнавала мир. При каждой новой встрече она, на его взгляд, успевала стать еще более яркой личностью, с еще более глубокими и поражающими идеями. Казалось, она каждую свою минуту жила полной жизнью. Теперь она занималась в Королевском научном колледже у Макбрайда. И овладевала новыми знаниями с неугасающим энтузиазмом. Она влюбилась в сравнительную анатомию. Бобби всегда казалось, что сравнительная анатомия — на редкость сухая, педантичная ерунда, занятая костями, но Кристина-Альберта утверждала, что она озарила для нее всю историю жизни на Земле. Сравнительная анатомия решительным образом изменила ее представления о мире и о самой себе. «Это самое романтичное, о чем я когда-либо читала или думала, — говорила она. — Рядом с ней история человечества выглядит глупостью».

Трижды она возила его в музей Естественной истории в Кенсингтоне, чтобы продемонстрировать ему примеры удивительных открытий, волновавших ее ум. Она растолковала ему, как кости птичьего крыла или царапины, оставленные кремнем, могут воссоздать бури, солнечный свет и буйство жизни за десять миллионов лет до наших дней.

А затем неделю назад Кристина-Альберта вдруг согласилась выйти за Бобби. Взяла назад два своих отказа. Но, как и все остальное, сделала она это самым неожиданным и обескураживающим образом. Ей нужно было в чем-то признаться, и некоторое время — пока он хорошенько в это не вдумался — Бобби казалось, что это признание полностью объяснило ее отказы и сделало все в ней ясным и понятным.

Она потребовала, чтобы он поехал с ней в Хэмптон-Корт. Но в сады они не пошли, увидев сквозь решетку, что каштаны Буши-Авеню стоят в полном цвету, а потому прошли мимо пруда и оказались под ветвями, покрытыми белыми свечами цветков. Запоздавшая весна теперь явилась во всем тепле и блеске. Каштаны были великолепны, — словно зеленые морские волны взметывали нежно-кремовую пену под градом ядер. Синее небо полнилось светом.

— Весна теперь спешит показать, что действительно пришла, — сказала Кристина-Альберта.

Он чувствовал, что она собирается сказать что-то другое, и молча ждал.

— Я так и не решила, Бобби, а в этом году особенно, что такое весна — самое счастливое время года или самое беспокойное. Все и вся влюбляются.

— Я весны не дожидался, — сказал Бобби.

— Но каково лягушкам, которые не могут найти воду? — сказала Кристина-Альберта.

— Лягушки там, где есть вода, — сказал Бобби.

— Все женятся и дают согласие на брак, — сказала она. — Я думала… я думала, что хотя бы доктор Дивайзис — неутешный вдовец. Но весенние волны захлестнули даже его. Они всех захлестывают.

— И тебя?

— Не знаю. Я несчастна, Бобби. Места себе не нахожу и вот-вот сорвусь.

— Так дай себе волю.

— Боль терпят в одиночестве.

— Но разве ты одинока?

— Практически.

— Но вот же я.

— Бобби, милый, что во мне тебе нужно?

— Ты! Быть с тобой. Всегда быть где-то рядом. И быть тобой любимым.

— Ты так добр!

— Чушь какая! При чем тут доброта?

— Послушай, Бобби, — сказала она и умолкла. А когда снова заговорила, то с непринужденной небрежностью, точно речь шла о пустяках. — Ты веришь в невинность, Бобби? Мог бы ты любить девушку, если бы она не была… невинной?

Бобби вздрогнул, словно она ударила его хлыстом по лицу. Он побледнел.

— О чем ты? — спросил он.

— Ты слышал.

Некоторое время они молчали.

— У тебя были случаи, — атаковала она. — Во Франции. Как у них всех.

Бобби ничего не ответил.

— Теперь ты знаешь, — швырнула она ему в лицо.

На какое-то время свет в мире Бобби померк.

— Ты его любила? — спросил он.

— Если и любила, то не помню. Это было просто… любопытство. И потребность стать взрослой. И невыносимое ощущение, что тебе что-то запрещено. Нет… по-моему, я была почти… равнодушной. Мне нравилась его внешность. А потом он стал мне неприятен… Но это так, Бобби. Так.

Бобби сказал, взвешивая каждое слово.

— Будь это какая-нибудь другая девушка, а не ты, для меня это имело бы значение. Ты… ты другая. Я тебя люблю. И что с тобой было или не было, значения не имеет. Во всяком случае… большого.

— Ты уверен, что большого значения это не имеет?

— Абсолютно.

— И на будущее уверен?

— Да.

— С этой минуты ты забудешь… начнешь забывать, что я тебе сказала? Как я хочу забыть.