Андрей Шляхов - Записки школьного врача

– Ничего себе! Так уж и обе?

Когда на твоем мобильном телефоне, попутно выполняющем функции «читалки», садится аккумулятор, то не остается другого развлечения, кроме как слушать разговоры случайных попутчиков.

– Да, разом. А продавец в магазине попытался убедить меня в том, что я неправильно носила эти проклятые сапоги. Я не стала с ним спорить и потребовала директора. Пришел такой симпатичный директор, попросил написать заявление на возврат, как положено – с указанием адреса и контактного телефона, и вернул мне мои кровные. Я сразу пошла и купила сапоги в другом магазине, к «Боттино» у меня доверия уже не было. А на следующий день мне позвонил директор…

– Романтично!

– Необычно, скорее. Предложил встретиться, сказал, что хочет сгладить неприятное впечатление, оставшееся у меня после посещения магазина. Я слегка поломалась для приличия и согласилась. Знакомство наше растянулось на четыре месяца…

– У вас все было серьезно или так?

– Ну как сказать, Лен. Мы ходили в кабаки и клубы, нам было весело, и в какой-то момент я даже поймала себя на мысли о том, что вот он – тот, кто мне нужен. Но это мое заблуждение длилось недолго. Не сразу, но со временем я начала замечать, что в его рассказах о себе очень много несостыковок. То он был единственным и любимым ребенком весьма обеспеченных родителей, то упоминал о том, что с малых лет был вынужден самолично зарабатывать себе на жизнь. Дядька его то занимал какой-то крутой пост в «Газпроме», то становился директором собственного деревообрабатывающего комбината, расположенного где-то в Смоленской области…

– А что, нельзя работать в «Газпроме» и иметь свой комбинат?

– Можно, наверное, но и без дядьки хватало вопросов. Он выставлял себя асом подводного плавания, рассказывая мне о подводных красотах, а однажды, когда мы были в гостях, выяснялось, что он и понятия не имеет об аквалангах. Вдобавок он оказался ужасным жлобом, подарки делал копеечные, чаевых официантам никогда не оставлял, говорил, что чаевые оскорбительны и унизительны для уважающего себя человека, если ловил тачку, то торговался по полчаса…

Поезд остановился на моей станции, не дав дослушать историю до конца. Ничего особенного в этой истории не было, сплошная банальность, но такой уж у меня характер – не люблю недосказанных историй. Даже непонравившиеся мне книги я дочитываю до конца и досматриваю все фильмы, которые начинаю смотреть. Внутренняя тяга к завершенности; кажется, в психологии существует соответствующее определение.

По пути домой я завернул в супермаркет за пивом и креветками – душа, утомленная суетным рабочим днем, требовала праздника. Положив в тележку пять банок пива (запасливый, как говорится, счастливей богатого), я осознал, что креветки варить мне неохота, и взял холодной закуски – копченый сыр – косичку и банку тресковой печени. Кому что нравится, но тресковая печень с красным луком, обильно посыпанная солью и красным же перцем, да спрыснутая лимонным соком, – это такая славная закуска! Хоть под пиво, хоть под водку.

Соблазн приступить к питью пива немедленно был велик, но сначала я усилием воли отправил себя под душ – смывать усталость и все плохое. После душа надел махровый халат – одежду барской неги – и быстренько приготовил салат из печени с луком. Некоторые добавляют в него вареное яйцо, но на мой взгляд оно здесь совсем лишнее. У нас вообще существует традиция пихать вареные яйца чуть ли не во все салаты.

Первый глоток пива я сделал в тишине, а потом включил телевизор и, по иронии судьбы, попал на сериал, повествующий о школьной жизни. Школьной жизнью я уже был сыт по горло – весь сегодняшний день мне пришлось заниматься педагогами. Выслушивать, измерять давление, успокаивать… С взрослыми трудно работать, они буквально вампирят тебя своими жалобами, высасывают последние силы. Вы думаете я шучу? Нисколько.

Выключив телевизор, я зарядил музыкальный центр любимым диском. От сознания, что мой любимый певец никогда не споет ни одной новой песни, накатила легкая грусть. Я поспешил нажать на кнопку, и из динамиков полилось вечное, всегда актуальное:

Я вдруг осознаю, что если бы Джо был жив, то ему бы уже было больше семидесяти. Я стараюсь представить себе семидесятилетнего Джо Дассена. Не получается.