Габриэль Маркес - Опасные приключения Мигеля Литтина в Чили

Выйдя из такси у первого же попавшегося кинотеатра, я вошел внутрь, не глядя на афиши, убежденный, в силу профессиональной деформации, что нет лучшего места для раздумий, чем темный кинозал.

Программа, как оказалось, включала в себя и фильм, и некое представление. Не успел я усесться, как фильм закончился, зажгли приглушенный свет, и конферансье начал пространно рекламировать спектакль. Я, все еще не отойдя от пережитого, поминутно оглядывался посмотреть, нет ли погони. Вслед за мной начали оборачиваться соседи, повинуясь неистребимому инстинкту, — как на улице, когда кто-то вдруг останавливается и устремляет взгляд к небу, вся толпа прохожих делает то же самое, пытаясь понять, что он там увидел. Однако здесь, в зале, ими двигало не только это.

Странное здесь было место. Декорации, свет, непонятная смесь кинотеатра и стриптиз-бара, и, главное, сами зрители — мужчины, словно сбежавшие из мест не столь отдаленных. Весь зал, включая меня, смахивал на сборище нелегалов, которое, оправданно или нет, вызовет подозрения у любого жандарма.

Впечатление запретности спектакля усиливалось ведущими, особенно конферансье, который объявлял каждый номер в таких эпитетах, что больше подошли бы для ресторанного меню. Актеры появлялись по мановению его руки краше, чем мать родила, поскольку исправляли природные недочеты с помощью росписи по телу. После парада-алле на сцене осталась одна брюнетка с астрономических размеров округлостями, которая, виляя бедрами, делала вид, что поет под гремевшее на полную мощь диско в исполнении Росио Хурады.

Когда я решил, что высидел уже достаточно и можно уйти, брюнетка спустилась со сцены в зал, таща за собой змеящийся шнур микрофона, и начала задавать зрителям развратные вопросы. Только я улучил момент для выхода, как, внезапно ослепленный прожектором, услышал над ухом деревенский говорок фальшивой Росио:

— А теперь вы, кабальеро, да-да, вы, с элегантными залысинами.

Элегантные залысины принадлежали моему альтер эго, однако отвечать за него, к сожалению, пришлось мне.

Дамочка приблизилась, подтягивая микрофонный шнур, и спросила, дохнув на меня луком:

— Как вам мои окорочка?

— Вполне, — ответил я в микрофон. — Что тут скажешь?

Тогда она повернулась спиной и отклячила зад.

— А мои булки, кабальеро, как вам?

— Отлично. Подумать только.

После каждого ответа из динамиков доносился громкий хохот, как в низкопробных американских комедиях. И недаром, ведь в зале не смеялся никто, все вжимались в кресла, стараясь сделаться как можно незаметнее. Стриптизерша подошла еще ближе, чтобы я смог разглядеть родинку на одной из ягодиц, темную и ворсистую, словно паук.

— Нравится моя родинка, кабальеро?

Задав вопрос, она подставляла мне микрофон, чтобы все слышали ответ.

— Конечно. Вы настоящая красавица.

— И что бы вы со мной сделали, кабальеро, если бы я предложила вам провести ночь вместе? Не стесняйтесь, расскажите.

— Даже не знаю. Любил бы страстно.

Эта пытка не кончалась. Кроме того, в замешательстве я совсем позабыл про уругвайский акцент и, спохватившись, решил в последний момент исправить упущение. Тогда она спросила меня, откуда я родом, подражая моему непонятному говору, и, выслушав ответ, воскликнула:

— О, говорят, уругвайцы просто звери в постели! Вы тоже?

У меня остался один выход — притвориться непроходимым занудой.

— Пожалуйста, не надо больше вопросов.

Поняв, что от меня толку мало, дамочка отправилась искать другого собеседника. Я же, выждав еще немного, чтобы мой уход не выглядел демонстративным, поспешно выбрался оттуда и зашагал в гостиницу. У меня крепло тревожное ощущение, что события сегодняшнего вечера не случайность.

Помимо связей Елены у меня имелся и дополнительный источник поддержки — мои старые знакомые, благодаря которым удалось сформировать резервные чилийские съемочные группы и получить полную свободу передвижения в побласьонах. Первая, кого я отыскал, вернувшись из Консепсьона, была элегантная красавица Элоиза, жена известного промышленника. Она познакомила меня со своей свекровью, деятельной и энергичной вдовой лет семидесяти с лишним, которая, убивая время просмотром телесериалов, лелеяла голубую мечту пережить какое-нибудь волнующее приключение в реальной жизни.

Мы с Элоизой вместе участвовали в политических движениях в университете и особенно сдружились во время последней предвыборной кампании Сальвадора Альенде, работая агитаторами. За несколько дней до своего приезда я случайно узнал, что Элоиза теперь звезда агентства по связям с общественностью, и не смог побороть соблазн позвонить ей, не называя своего имени, и убедиться, действительно ли это она. Ответивший мне спокойный уверенный голос казался вроде похожим, но дикция меня слегка смущала. Поэтому вечером я уселся в кафе на улице Уэрфанос, откуда видно было выход из офиса, и стал дожидаться. Она вышла. Разделившие нас двенадцать лет совсем на ней не отразились, она стала еще красивее и элегантнее прежнего. Заодно я выяснил, что у нее нет водителя (положенного супруге влиятельного промышленника по статусу) и свой сияющий «БМВ-635» платинового цвета она водит сама. Тогда я отправил ей письмо из одной-единственной строчки: «Антонио здесь и хочет увидеться». Под этим вымышленным именем она знала меня в годы студенческой борьбы и, я надеялся, помнила до сих пор.