Герман Садулаев - Я - чеченец

Зареме предстояло еще долгое лечение, сращивание предплечья, нейрохирургическое вмешательство. Все, что было можно сделать в переполненной назранской больнице, с недостатком лекарств, отсутствием условий для сложных операций, врачи уже сделали. Мы с отцом хлопотали о выписке Заремы, я забирал ее в Петербург.

И вот, на руки выдали эпикриз, машина МЧС довезла до аэропорта. В аэропорту рано постаревшая ингушка, служащая, ставит штампы на бесконечные партии «груза 200». И мы видим эти крытые фургоны, стоящие в очереди на погрузку. Но мы живые, мы — живые! Пусть на носилках в самолет, потом я держу сестру на руках, но живые. Стюардессы освобождают нам три передних кресла. Никто из пассажиров не говорит ни слова против, это Назрань, все понимают.

Это Назрань. Все понимают. А в Москве, в Москве как будто не знают о том, что идет война, как будто никогда не слышали. Наш рейс до Санкт-Петербурга, но нас сажают в Москве. К трапу подъезжает машина, заходят люди в штатском: «Кто здесь с огнестрельным ранением, пройдемте!»

Пройдемте??? Пройдемте!!!???……

Только если вы волшебники, если сделаете так, что Зарема вмиг встанет на ноги. Но вы не волшебники, вы просто жалкие московские крысы, жалкие крысы из крысиного учреждения. Я снова беру сестру на руки, я еду с ними. Это ФСБ, к ним поступила информация, они должны проверить. Я показываю медицинские документы, я не сдерживаю чувств, опять не сдерживаю чувств.

Вы, подонки, изверги, тупицы, нелюди, она чуть жива, может, вы посадите ее в тюрьму? Террористку нашли? Снайпершу? Она учительница. Вы, суки, бляди, вы взорвали мое село, она шла с работы, вы запустили по селу ракету, когда там не было никаких боевиков, вы убийцы. Заберете ее, да? Может, и меня? Тогда и меня заберите, а лучше убейте нас тут, сразу. Не добили там, убейте тут. Потому что, если вы заберете сестру и не убьете меня, то тогда я точно стану террористом, я взорву всю вашу ебаную Москву, вместе с вашей ебаной крысиной конторой, с вашим ебаным президентом, к вашей ебаной матери!

Сначала они огрызаются: если она не участвовала в боевых действиях, откуда у нее ранение? Мы не ведем войну с мирным населением.

Ах вы, маленькие мои, недоумки московские. Вы не ведете, да? Вы, наверное, читаете правительственные газеты и смотрите телевизор. И ничего не знаете, правда? Ваша крысиная контора ничего не знает, да? Пойдемте в самолет, там все из Назрани, там вам расскажут, весь город полон изувеченных детей, в больнице раненые лежат в коридорах, все старые, да малые, да женщины. Может, они все боевики, раз вы с ними ведете войну? Или грудные младенцы тоже участвуют в боевых действиях?

Мрачно замолкают. Отдают документы, сухо извиняются. Мы возвращаемся в самолет, я заношу сестру на руках, в напряженной обстановке салона — вздох облегчения, и мы летим в Петербург.

Наверное, мне должно быть стыдно за эту опять несдержанность. Что они знают, в чем они виноваты? Мальчики из конторы, в мирной Москве. Тогда еще в мирной. Наверное, но мне не стыдно.

Мы все ответственны за это, все, жирная, довольная Москва — в первую очередь. С нового года отменили льготы, и Россия забурлила митингами, да так, что зашатался трон президента и его легиона (имя им). Бесплатный проезд, да халявное электричество — вот, оказалось, суть и основа российского бытия, которые нельзя трогать. Десятки тысяч людей на улицах, политические лозунги, путинуйдисам.

Почему же мы не вышли на улицы, когда начиналось это безумие, когда продолжалось это безумие, когда повторялось это безумие? Когда бомбили и обстреливали мирные села, тысячами убивали людей, людей, граждан нашей страны, нашей. Когда бесконечными эшелонами шли гробы, «груз 200», гробы с русскими парнями, да, русскими, бессмысленно убитыми в бессмысленной войне. Слеза одного замученного ребенка? Да что нам слезы тысяч замученных детей и матерей, горестных и обездоленных? Нам важнее наши льготы, да?

Мы простили нашим генералам их руки, по плечи в невинной крови, но мы не простим им свои карточки на проезд, так?

Почему молчали, почему молчали те, кто — совесть нации? Или у нации больше нет совести?

Почему не слушали тех, кто не мог молчать?

Ленивый, трусливый, подлый, никчемный народ, мы заслуживаем самых худших тиранов.

Или думали, что это не про нас, это не с нами? Ответьте, по ком звонит колокол? Ну? По ком звонит колокол??? А колокол не звонит. Даже колокольчики — тренькают, бубенцы на хомуте тройки. Куда мчишься, тройка? Семерка, туз. Никуда уже ты не мчишься, катаешь новых тузов с их бубновыми дамами в дорогих мехах, с их шестерками, по Невскому проспекту, по Дворцовой площади. Подайте лошадкам на корм! Подайте лошадкам тройки, да на пропой возничему, вот и вся Русь, вот и вся.