Андрей Битов - Белая шляпа Бляйшица

Я удивился еще более, когда, распахнув дверь, увидел перед собой Нину.

Еще три дня тому назад она была классической шатенкой с грустно-зелеными глазами. Приходила ко мне только в сопровождении своей мужланистой подруги, у которой жила. Теперь же передо мной стояло никем не охраняемое огненно-рыжее создание, в глазах которого проливались звездные дожди, и к этому нужно было еще привыкнуть, а времени почти не было: через тридцать пять минут меня должен был ждать Мишка на Рочдельской, Мишка-Британик, готовый на все. Она стояла в моем черном смокинге, втайне именуемом мною вторым пришествием бакинской эры, который я подарил ей на 8 Марта с поздравительной открыткой в нагрудном кармане. Она стояла в черном смокинге, из-под которого выглядывала оранжевая футболка, в голубых джинсах с махрой внизу и в тяжелых ботинках, называемых в народе — «Кэмел-тревеллер».

— Что же вы не попросите барышню зайти? — манерно полюбопытствовала моя соседка, которую в своем романе я назвал Людмилой, а на самом деле она была Просто Надей. У Просто Нади было просто хорошее настроение, ей в очередной раз удалось уговорить мужа моей двоюродной сестры разменять эту квартиру на Патриарших.

Ошарашенный, сбитый с толку оранжевой футболкой, пропускаю сокурсницу вперед себя и украдкой взглядываю на часы.

У Нины словно глаза на спине.

— Вы что, торопитесь куда-то? А я, между прочим, вам подарочек…

Она обращалась ко мне на «вы», хотя и была младше всего на несколько лет. Я не мог не заметить, что этой чести удостоен один во всем нашем институте, разумеется, не считая педагогического состава. Я-то сам перешел на «ты», как только Нина появилась на нашем курсе. Между прочим, отчасти из-за этого ее сухого, официального обращения ко мне обзавелся я каникулярным романом в Баку. За что и был тут же по приезду наказан несколькими месяцами целибата. Впрочем, эта уже другая история.

Итак, она подарила мне дорогущую паркеровскую самописку с целомудренно оголенным всего на четверть золотым пером, патрончики с чернилами и портрет незадачливого французского сюрреалиста, истово проповедовавшего автоматическое письмо.

Усаживаясь в кресло под картой Средиземноморья, Нина, наигранно вздохнув, спросила:

— Слушайте, Илья, а у вас покушать есть что?

Все, что у меня было «покушать», — это краюха черного хлеба, крутое яйцо (намеревался приготовить всмятку, да вот не получилось) и пачка пикантного майонеза. Конечно, я мог сходить к Просто Наде: соседка чувствовала себя в долгу передо мной, оттяпала под фонарики два квадратных метра, что для четырнадцатиметровой комнатки, согласитесь, не мало, — но меня ведь ждал Мишка супротив Хаммеровского центра, Мишка, готовый на все, чтобы вступить на землю обетованную уже настоящим евреем.

Нина съела черный хлеб, яйцо, приговорила остатки майонеза. После чего заявила:

— Но этого же мало! — И в глазах ее пролетели кометы, одна зеленее другой.

— Мало, — согласился я и посмотрел на часы уже в открытую [2] В книге: отрытую . . — Понимаешь, я тороплюсь. Мы договорились встретиться с Британиком. Ларговскому сегодня делают брит.

— Что такое брит?

— Обрезание.

— Значит, будет что поесть?!

Я с трудом подавил смех.

Ее белое с веснушками на носу лицо зарделось совсем по-девичьи.

— Я только имела в виду, что это замечательное событие будет, наверное, где-то отмечаться.

Разве мог я объяснить женщине, обращавшейся ко мне на «вы», к тому же молодой и красивой, что герою этого замечательного события вряд ли уже будет до каких-нибудь суетных посиделок.

— Идем, Нина, у нас очень мало времени. Ты не будешь возражать, если я предложу тебе свой свитер вместо своего же смокинга?

— Во-первых, он уже не ваш, а во-вторых, это случайно не тот, на который помочился Значительный?

Как хозяйский кот, это булгаковское отродье, сводил со мной счеты, похоже, знали все в нашем институте.

— Случайно нет. Тот я давно выбросил. А этот — произведение искусства, его ткала госпожа Нино Гаприндашвили собственноручно, хозяйка бутика на Пушкинской.

— Нино?! — переспросила радостно Нина. — Какая прелестная перекличка намечается!

Свитер был черный, кольчужной вязки, под горло, и выглядывавший ворот оранжевой футболки оказался как нельзя кстати. Белая шея с легким пушком ближе к стриженому затылку теперь казалась еще белей и рыжие волнистые локоны еще более рыжими.

Мы почти бежали до «Пушкинской», мы мысленно подгоняли поезд, когда он вдруг остановился на «Баррикадной», мы даже не дожидались троллейбуса у метро «1905-го года», а сразу кинулись вниз к Шмитовскому проезду и все равно опоздали, хотя и дорогу срезали как могли, и хитро шли проходными дворами.