Тим Лотт - Запретное видео доктора Сеймура

Тошноту.

Из-за секса?

Там не было никакого секса. Только мастурбация. Этим все и объясняется как нельзя лучше, не правда ли? Наблюдать со стороны и получать удовольствие.

То есть эта часть вас не задела?

Мне это показалось абсурдным. Забавным. Жалким.

Но тошноту у вас вызвало не это?

Было бы едва ли не лучше, если бы они занялись сексом. Но сидеть там, рядом с ним… Это такая холодность. Это даже не возбуждало сексуально — во всяком случае ее. Ее удовольствие было в его унижении. Хотя несчастный Алекс, конечно, и не догадывался, что унижается. Он, наверное, думал, что это эротично. Потому что не понимал.

Чего же именно он «не понимал»?

Я знаю, что было у Алекса на уме, когда все это происходило. Он, должно быть, думал, что не изменяет мне, поскольку они не целовались, даже не прикасались друг к другу, и секса у них не было. Он не понимал сути измены. Не понимал сути власти. А она понимала. И это ее возбуждало.

В чем же тогда суть измены?

В тайнах, конечно. Это куда интимнее, чем секс. Секретные материалы, снятые прямо у нас дома. Наши частные разговоры. Семейные тайны, связи, коды. Наши проблемы и сложные задачи, наши взаимные претензии. Ткань наших жизней. Она все это украла. Она пришла в наш дом, а мы этого даже не знали. Это так мерзко.

Но раньше вы говорили, что не вините Алекса.

К ней это не относится. Потому что Алекс просто сглупил. Он решил, что это вроде как невинная забава, которая придаст остроты зрелым годам его жизни. Он не понимал, что, когда у кого-то роман на стороне, больнее всего не секс, а секреты. Сама мысль о том, что кто-то наедине с человеком, которого ты считал своим, и он передает ей знание, которое, ты была уверена, принадлежит только тебе… То, что тебя исключили из этой схемы, — вот что ужасно. Куда ужаснее, чем секс. Она знала это. И это доставляло ей удовольствие.

Что вы думаете об их разговоре насчет вас и Марка Пенджелли?

Это оскорбительно сверх всякой меры.

Потому что между вами и Марком ничего не было?

Вы видели все записи. Зачем вы меня об этом спрашиваете? У нас ведь уже был этот разговор.

Я помню. Я должен был заплатить за него. Своим признанием.

Значит, ни это, ни записи вас не убедили?

До определенной степени. Тем не менее поставить точку в этом вопросе было бы куда легче, если бы Марк Пенджелли поговорил со мной. Но он отказывается.

Это его решение.

Значит, вы с ним это не обсуждали?

Обсуждала или нет, я не имею над ним власти. Если он предпочел с вами не разговаривать, это его дело. Вы видели записи. Я ответила на ваши вопросы насчет меня и Марка. В этом деле можно поставить точку.

Хорошо… Тогда позвольте спросить вот о чем. Ваша половая жизнь с Алексом — какой она была? В смысле, до того как прервалась.

В каком отношении?

Была ли она нормальной? Регулярной? Приносила ли удовлетворение?

Не ваше дело.

Это имеет значение.

Не понимаю какое.

Я ведь должен понять, что привлекло Алекса к Шерри Томас. Очевидно, что в их отношениях был элемент сексуальности, хотя в контакт они и не входили.

Вы все придумываете.

Я просто хочу знать…

Вам это нужно, чтобы продать информацию таблоидам — потому что вы получаете гонорар от газетных публикаций. Это коммерческое решение. Вся эта тема с «пониманием». Это ваша уловка.

Отчасти согласен — в этом есть элемент нездорового любопытства. Что повышает ценность газетных публикаций. Но дело не только в этом. Мне действительно нужно знать. В этом может быть ключ. А может, и нет. И если вы откажетесь об этом говорить, понять будет невозможно.

Хорошо.

Так просто?

Еще немного квипрокво, и пожалуйста.

Да будет вам, я заплатил сполна. Я сделал то, о чем вы просили.

Но вы все время просите большего. Чем я хуже?

Нет. Нет. Я не стану.

Тогда я не буду отвечать на ваш вопрос. Если хотите, чтоб я стала шлюхой для таблоидов, почему бы вам самому не поступить на работу в бордель.

Я таблоидам неинтересен.

Да. А вот серьезным газетам — может быть. И главное, это интересно мне. Я заинтересована в вашей достоверности, в вашей подлинности. Вы все твердите мне про честность, про правдивость, что нужно раскрыться, но сами блюдете себя с особым тщанием, как и все писатели.

Вам так хочется моего самоуничижения — какое ж это квипрокво. Это жестокость.

Вся эта история — сплошная жестокость.

Зачем вам меня наказывать? В конце концов, вы сами попросили меня заняться книгой.

А я не понимаю, почему страдать за этот проект должны только члены моей семьи.