ирина Левитес - Боричев Ток, 10

— Извините! Простите! Она больше не будет. Нина, скажи, что ты больше не будешь!

— Не буду…

— Что ты не будешь? — нахмурилась Марксина. — Отвечай полным ответом!

— Не буду подсказывать Дзюбе…

— Именно! Этому бездельнику! Этому тупице! Этому босяку! Этому я не знаю что!

— Она больше не будет. Я за нее отвечаю, — сказала тетя.

Намекнула, что натренировалась на воспитании отличниц — Леры и Жени. Поэтому опыт и мастерство автоматически распространяются на Нину, превращая и ее в гордость школы. Заодно дала понять, что племянница на ее попечении. А чтобы учительница окончательно прониклась, добавила недостающие штрихи:

— Ниночка у бабушек живет. Родители на Сахалине.

Марксина подозрительно посмотрела на ученицу, до сих пор ничем не выделявшуюся из чернокоричневой массы, оживленной красными мазками пионерских галстуков. «Сахалин» звучало пострашнее «Биробиджана». Нечто совсем уж запредельное, куда приличные люди не попадают. Приличные люди живут в Киеве. Преимущественно на Подоле.

— Отец военный, — пояснила тетя.

Марксина сочувственно покачала головой. Военных отцов вечно посылают к черту на кулички. Тут возникает вопрос: можно ли считать военных приличными людьми, если они вынуждены постоянно отрываться от Киева? Наконец, поуверяв друг друга во взаимном уважении и отчасти преданности, Марксина и тетя распрощались. Напоследок учительница выразила уверенность в том, что Нина никогда больше не будет подсказывать этому двоечнику, этому ослу, этому гопнику, который гоцает на переменах, а у доски молчит, как дубина. Тетя, прижимая для усиления искренности руки к груди, полностью разделяла мнение уважаемой Марксины Яковлевны.

Накланявшись, тетя потащила малолетнюю преступницу в угол вестибюля и, не откладывая дела в долгий ящик, выдала ей по первое число. Ух и раскипятилась же она! Глаза сверкали, щеки горели, пушистые черные волосы выбились из узла.

— Нинка! Ты что себе позволяешь? Ты почему меня позоришь?

— Ну Оля… Ну что такого… Подумаешь, подсказала разочек… — ныла Нина.

— Разочек? Нет, вы посмотрите на нее! Разочек! Ты, девочка из порядочной семьи, подсказываешь этому ничтожеству?

О-о-о! Почему взрослые такие? Никогда не разберутся и сразу ругаются. Разве можно громко кричать на весь гулкий вестибюль? И тут она увидела Дзюбика. Он прятался за колонной. Хотел дождаться, когда тетя уйдет, и посочувствовать.

— Оля! Он хороший. Ты не знаешь. Он умный. Его просто учителя не любят.

— Не морочь мне голову! — окончательно вышла из себя тетя. — Я запрещаю разговаривать с этим ничтожеством. Все! Дома поговорим.

Тетя решительно пошла к выходу, а Нина побрела в класс. Хотела сделать вид, что не заметила Дзюбика. Вдруг он не слышал, как его обзывали ничтожеством? Нет, конечно. Тетин звонкий голос невозможно не услышать. Голова сама повернулась к колонне, но Дзюбик исчез. Стыдно… Теперь он навсегда поверит, что Нина — предательница. Поддакивала взрослым, чтобы себя выгородить. Теперь Валерик и на нее может пародию сделать: губки бантиком, ручки сложены, глазки опущены. «Ах какая я хорошенькая, умненькая, воспитанная!»

Все плохо. Просто ужасно. Даже жить не хочется…

Нина второй час ходила по улице Жданова, примеряясь, где бы упасть. Улица была короткой. Отрезок прямой между двумя точками — площадями Почтовой и Красной. Их соединяли громыхающие трамвайные линии. Дворники еще утром сгребли снег в аккуратные холмики. Нина бегала вниз на угол встречать бабушку с сумками и видела, как тетка в ватнике, перетянутом солдатским ремнем с золотой пряжкой, и с огромной головой, укутанной клетчатым платком, шоркала деревянной лопатой. Вначале лопата бесшумно зарывалась в новенький снег, но потом, добравшись до асфальта, скрежетала цинковым краешком.

Мерзлый асфальт был чист. Жаль. Надо было исхитриться и поскользнуться так, чтобы Иры поверили. Но валенки мягко шуршали, цепляясь за шершавый тротуар. И, как назло, ни одной скользанки…

Иры уже просились домой — холодно, и скоро стемнеет, и от родителей влетит. Они не знали, что Нина пошла гулять только для того, чтобы упасть.

А потом сказать, что нога болит очень-очень сильно, ой, только не трогайте! И неделю не ходить в школу. Пока Дзюбик про все не забудет.

Гениальный выход подсказала мама. Еще в июле, когда приезжала в отпуск с Сахалина. Она любила вспоминать детство. Рассказывала всякие истории. Одна из них могла пригодиться — про то, как мама сунула ноги в Днепр. Зимой. Была готова на все, лишь бы не ходить в школу. Но ни капельки не заболела. «После ледяной воды в ботинках получился компресс — аж припекло!» — смеялась мама.