Дина Рубина - Завтра как обычно

— Что хотите… Как хотите… Массивная дверь камеры тяжело открылась, вошел Сорокин. Наташа прислонилась к косяку могучим круглым плечом, спросила лениво:

— Ну? Когда забирать?

— Спасибо, Наташа. Попозже. Я скажу… Она молча повернулась и вышла.

— Садись, Юра… — кивнул я.

— Саша, закурить не будет? — он был оживлен, улыбался. Я открыл портфель и бросил на стол пачку «Примы».

Симпатяга он, Юра Сорокин — сам здоровенный, а улыбка мягкая, ироничная, глаза внимательные. С ним можно поговорить на любую тему, он прекрасно разбирается в литературе, особенно в иностранной. Непонятно, когда успел начитаться, вероятно, между отсидками. Никак не могу в нем разобраться. Я охотно представил бы его своим сокурсником, сослуживцем. Даже бритый наголо, Сорокин выглядел вполне интеллигентно. Он сидел на деревянной скамье у стены и курил жадно и весело. Я бы даже сказал — отдохновенно.

— Дай-ка и мне сигарету, — попросил я.

— На, кури… Будешь потом своей девочке рассказывать, как курил с уголовной рожей. Я промолчал на это, закурил и раскрыл папку с делом.

— Ну что, опознала она стекляшки? — словно невзначай спросил Сорокин.

— Нет, Юра… Путается. Говорит, вроде мои, а может, не мои.

— Дура, — спокойно отреагировал он, — Если б ей этот хрусталь дорого достался, каждую вазочку наизусть бы помнила.

— То-то тебе он дорого достался. Он усмехнулся и вытянул ноги почти до противоположной стены камеры. Я еще раз взглянул на фотографию в деле Сорокина: он возле серванта в ограбленной им квартире показывает, где стояли три хрустальные вазы, те, что успел забрать. Выражение лица на фотографии странное, необычное для него — тупое и покорное, как с перепоя.

— Нет, Саша, я тебе и в прошлый раз говорил: надоело… Ей-богу. Я здесь целыми днями про жизнь думаю… Старая песенка. Думает он.

— Ну и что ты думаешь о своей жизни?

— Работать буду… Как выйду, пойду вкалывать, на вечерний поступлю. Жизни жалко. Отца жалко. Отца ему жалко. Сказки Арины Родионовны.

— Ну, смотри, Юра… Я могу помочь с работой.

— Буду на тебя надеяться. А куда бы, например, можно? — полюбопытствовал он.

— Ну… посмотрим… — я замялся и вдруг сказал: — В метрострой хотя бы. Там люди нужны. Он кивнул и затянулся сигаретой. Слишком он был спокойным и веселым, Юра Сорокин. Легко и подробно рассказал все, как было. На каждом допросе охотно добавлял новые подробности. И это настораживало. На забубенную башку Сорокин похож не был. Я вспомнил, как началось для меня дело Сорокина. После обеденного перерыва встретился на лестнице Сережа Темкин и сказал:

— Беги, торопись в объятия. Там тебя раскрытая кража дожидается. Здорро-овый такой амбал! Рецидивист, Юрий Сорокин. При задержании так меня звезданул — до сих пор звон в ушах. Я вошел в кабинет и увидел Сорокина. Он сидел и писал, неловко бряцая по столу наручниками. Гришка Шуст молча поднял на меня глаза и кивнул в его сторону.

— Знаю уже, — сказал я. — Ну что, Юра, ты, оказывается, на милиционеров бросаешься! Он поднял голову от бумаги, внимательно посмотрел на меня и молча продолжал писать. Потом рысцой в кабинет забежал пострадавший, Рафик — черные глазки, сухонькие ручки, черные брючки-клеш и под ними нечищеные строительные ботинки. Он подскочил к Сорокину и затараторил гортанно:

— Юра! Ну, тпер всю жизн будт твой благодарнст, что ты мне обокрал! Сорокин лениво поднял на Рафика глаза и сказал спокойно:

— Отойди, трещотка… Рафик работал на строительстве. В ту субботу жена выдала ему рубль на парикмахерскую, а сама побежала в ГУМ, потому что соседка справа, у которой сестра работала в ГУМе уборщицей, сообщила, что в субботу там выбросят какой-то дефицит.

Шел, значит, Рафик с рублем по двору, и попался ему навстречу полузнакомый знакомый Юра, то ли когда-то жили по соседству, то ли где-то работали вместе, сейчас уже и не упомнить. Во всяком случае, он знал Рафика по имени и попросил у него рубль. Так и сказал.

— Рафик, — сказал, — дай рубль. Выпить надо. Рафик признался, что рубль у него есть, но жена дала его на парикмахерскую, чтобы Рафик постригся и не ходил патлатым, как шайтанка, потому что жена его такого видеть уже не может. Знакомый Юра посоветовал жену вместе с парикмахерской послать куда подальше, и пообещал постричь Рафика, как в Париже, и даже достал из кармана пиджака маникюрные ножнички, чтобы Рафик не сомневался. Тот согласился, рубль вынул, и они пошли в магазин, а по пути встретили еще одного знакомого, имени которого Рафик припомнить сейчас не может. На пустыре, за ларьком по приемке стеклотары они выпили, и все было хорошо, разговор шел интересный. А потом Юра попросил напиться. Ну, просто напиться. Воды. В этом месте Рафик оборвал рассказ, опять скакнул черным галчонком к огромной спине отвернувшегося Сорокина и затараторил: