Борис Гайдук - Третья Мировая Игра

Сам фон Кройф, ихний главный тренер, армией командует. Всегда спокоен, лицо, как защитная маска. Если что приказать надо, коротко крикнет или ординарца подзовет, сквозь зубы ему приказ отцедит — все сразу подчиняются: перестраиваются или меняют направление, чтобы препятствие или деревню обойти. Да ему и приказывать, почитай, не приходится: будто сама армия движется, все равно что машина. Не по себе становится от этого, жутко. Как таких остановишь? Потом наших показали. Князь Александр Данилович за Смоленском оборону выстраивает, собирает войско, усиленные тренировки проводит. К нему на подмогу Дмитрий Всеволодович с отрядом питерских нападающих спешит. Это уж на тот случай, если мяч отберем, чтобы можно было быструю контратаку сразу начать. Глядишь и выстоим.

Выслушал меня Васька и аж кулаками захрустел.

— Эх, твою мать!

Васька три раза в игроки записаться хотел — не принимают. Плоскостопие, говорят. Какое там плоскостопие, целыми стогами парень ворочает, весной за один день без передыха весь свой надел вспахивает! Нет, не хотят. Оттого, что неправда кругом: берут по знакомству зятьев-кумовьев, а те потом в решающий момент как щепки под неприятелем разлетаются. В игроках-то, конечно, почетно покрасоваться. А как до дела — шиш. У границы какое позорище вышло! Сторожевой отряд смяли, словно ножом масло проткнули. Даже строй не нарушили. Эх, ладно, все еще впереди.

Ваську расстроенного из саней высадил и к себе поворачиваю. Налево, на пригорок, и вон он, третий дом, — наш.

Жучка залаяла, издалека хозяина чует. Вышел отец. Гремит щеколдой, отпирает ворота.

— Что немцы, Миша? Идут?

— Идут, папаша, идут.

— Мда…

Помню, давно еще отец, как будто забывшись, игру «футболом» назвал; а когда я, малец, спросил, что это за футбол такой, — отмахнулся. Рано тебе, говорит, в свое время узнаешь, а пока иди и лишнего не болтай. Скрытничает папаша, и дед наш, Егор Евгеньич, пусть земля ему будет пухом, тоже скрытничал, пока жив был. Это я давно приметил. Скрытность эта в нашей семье от прапрадеда повелась. Прапрадед мой, Игорь Сергеевич, судя по всему, непростой человек был. В самой Москве жил и в глуши нашей не случайно поселился, а как будто убежал сюда, спрятался от кого-то. Портрет его у нас в гостиной висит. Голова лысая, смотрит испытующе, с прищуром. Как будто сказать чего-то собирается, но сам себя сдерживает. И папаша, я замечал, точно так же смотрит иногда на меня украдкой, будто оценивает, а потом отворачивается.

— Ставь лошадь. Мать блинов напекла.

Вот я и дома. Покой и порядок.

Теплая изба, блины с колбасами и салом, вечерняя газета под лампой, неспешные разговоры. А все равно тоскливо мне здесь. Уехать хочу. В сентябре мне исполнилось девятнадцать, через два года можно счастья попробовать, в Университет поступать. Несколько месяцев до совершеннолетия не хватит, но они, говорят, маленький недобор прощают. Мамаша меня отговаривает. Куда, говорит, ты же старший сын, наследник, на кого хозяйство бросишь? Как это на кого? На Николку, ему скоро шестнадцать стукнет, вот тебе и работник, и наследник. А меня как будто магнитом в Москву тянет. Так бы и ушел туда за обозом прямо пешком. Отец тоже противится, но без строгости. Я, говорит, сам тебя всему научу, когда совершеннолетие твое исполнится. Но я вижу, что втайне папаша и сам хочет, чтобы я в Москву поехал и в Университет поступил, гордиться он этим будет. Непростая семья наша, про это и в деревне нет-нет, да и шепнут. А нам-то что? Законов мы не нарушаем, живем себе помаленьку, землю пашем. А все, что болтают, так и пусть себе болтают.

Сели за стол, мамаша подала стопку блинов, полотенцем укрытую. Сковорода жареного сала на подставке шкворчит, тут же колбасы, сметана, соленья-варенья всякие. На лавках соседи сидят. Самые нетерпеливые уже пришли. Семен Борисович, учитель наш, старинный папашин товарищ, тоже здесь. Семен Борисович начальную школу в нашей деревне отстоял, когда районные власти укрупнение затеяли и прикрыть ее хотели. До второго класса детишки у нас учатся, а уж в пятилетку в Вельяминово ходят.

Соседи встают, здороваются. Обычай такой — если кто игру посмотрел, все к нему в гости валят, порасспросить, поговорить. Особенно сейчас, когда положение обострилось и немцы новое наступление затеяли.

Гости благодарят, но к столу пока не идут, ждут общего чаю и моего рассказа. Хороший рассказ об игре дорогого стоит, его потом со всяким враньем и прибаутками дальше передадут, и еще дальше, и так по всей деревне и всей округе. Старосту Петра Максимовича до сих пор на все свадьбы зовут, чтобы он еще раз про игру с турками и про взятие Измаила рассказал, хоть и было это чуть ли не сто лет тому назад, и рассказы его все от мала до велика давно наизусть знают, самому престарелому Петру Максимовичу в нужных местах хором подсказывают.