Эрик Сигал: Исцеляющая любовь

После этого на сцену выступил Харольд, попытавшийся убедить Кастельяно, что какие-то слова над гробом должны быть произнесены. Невозможно просто похоронить дочку, ничего не сказав. Инес смотрела на мужа, поскольку, по ее убеждению, этот вопрос решать должен был он. Он наклонил голову и пробурчал:

— Ладно, Харольд, ты у нас ученый, ты и говори. Только я запрещаю тебе упоминать имя Господа.

Под безжалостным августовским солнцем обе семьи следили, как опускают в землю гробик Исабель. Барни подался вперед и взял Лору за руку. Она стиснула его ладонь так, будто это могло остановить ее слезы. Перед их маленьким кружком, сомкнувшимся вокруг могилы, Харольд Ливингстон прочел несколько строк из стихотворения Бена Джонсона, написанного на смерть прекрасной испанской инфанты.

Он поднял глаза от текста и спросил:

— Кто-нибудь хочет еще что-то сказать?

Откуда-то из глубины бездны, образовавшейся в душе Луиса Кастельяно, раздались едва различимые слова:

— Adios, niña [11] Прощай, детка (исп.) .

По дороге домой все окна в машине держали открытыми, словно в надежде, что поток воздуха сможет облегчить придавившую их невыносимую тяжесть. Инес все повторяла тихим, жалобным голосом:

— Что мне теперь делать?

Не зная, что сказать, Эстел неожиданно для самой себя произнесла:

— Из Куинса приехала моя мать. Она готовит на всех ужин.

Остаток пути прошел в молчании.

Проезжая по мосту Триборо, Луис Кастельяно вдруг спросил своего друга:

— Харольд, как ты относишься к виски?

— Ну… в общем-то, положительно. Само собой.

— У меня есть пара бутылок, один больной подарил на Рождество. На войне иногда приходилось использовать его для анестезии. Я был бы тебе признателен, если б Ты составил мне сегодня компанию, амиго.

Лора опять была дома, но никак не могла заставить себя пойти спать. И не могла выдавить из себя ни слова, хотя преданный Барни все время сидел рядом. Ее мать и Эстел находились наверху в комнате Исабель. Что они там делают, Лора не знала. Снимают постельное белье? Складывают вещи? А может, просто держат в руках кукол ее умершей сестренки, словно те хранят частицу ее маленькой души?

Время от времени до Лоры доносились всхлипы матери, напоминающие стоны раненого животного. Но их заглушали раскаты хриплого мужского смеха. Харольд с Луисом сидели в кабинете и мало-помалу напивались. Луис громогласно исполнял добрые старые песни — наподобие «Francisco Franco nos quiere gobemar» [12] Франсиско Франко хочет править нами (исп.) — и требовал, чтобы Харольд подпевал.

Барни невольно поеживался от испуга. Никогда прежде ему не приходилось видеть и слышать Луиса в таком состоянии, не говоря уже о собственном отце.

— Они, кажется, собрались прикончить обе бутылки, а, Лора?

— Мне все равно… — Она помолчала. — Единственное, о чем я сейчас могу думать, это о тех случаях, когда я с ней плохо обходилась. В прошлое воскресенье я назвала ее безмозглой соплячкой. Кажется, совсем недавно!

Барни нагнулся и шепотом сказал:

— Ты же не знала… И не могла знать!

И тут она разрыдалась.

— Я должна понести наказание! Это я должна умереть!

Барни молча поднялся, подошел к Лоре и ласково положил ей руку на плечо.

До конца этого жаркого, душного лета Лора, Барни и Уоррен без конца играли в баскетбол и только по субботам, отправляясь в «Савой», где были установлены кондиционеры, отдыхали от жары. Барни не мог припомнить, чтобы Лора хоть раз произнесла вслух имя сестры. Она сделала это только в первый учебный день, когда они втроем шагали в свою 148-ю школу.

— В этом году Исабель должна была пойти в первый класс, — заметила она будничным тоном.

— Да, — согласился Барни.

И Уоррен эхом повторил:

— Да.

Смерть ребенка всегда лишена завершенности. Ибо малыш продолжает жить в воспоминаниях своих родителей. И боль утраты с каждым годом лишь возрастает — по мере того как каждый день рождения вызывает новые мучительные мысли: «На будущей неделе мы отметили бы ей десять лет… Она бы порадовалась билетам в театр…»

Так было и с Исабель. Она отсутствовала физически, а страдание, причиняемое этим, присутствовало в доме Кастельяно постоянно.

Лора с нарастающей тревогой наблюдала, как ее родители все больше отдаляются друг от друга, оставляя ее при этом в вакууме. Каждый из них на свой лад искал утешения в молитве: Инес — во имя вечной жизни, Луис — чтобы забыться.

Свой путь назад к вере Инес начала с чтения и перечитывания святого Иоанна Крестителя, основателя ордена босых кармелитов шестнадцатого века и автора нескольких мистических сочинений, вышедших в семнадцатом веке на испанском языке. Этому поэту-мистику удалось выразить словами то, что, казалось, передать нельзя: «Vivo sin vivir en mi» («Живу без того, чтобы жить»); «Миего porque по шиего» («Умираю, потому что никак не умру»).