Эрик Сигал - Исцеляющая любовь

— Измерьте-ка еще раз давление, — приказал Сет, а сам посветил фонариком в зрачки.

— Глаза я уже смотрел, — заметил Блустоун. — Зрачки расширены и на свет не реагируют.

Будто не слыша, Сет спросил:

— Какое давление?

— Ноль, — ответил интерн. — Я же говорю, он умер.

Сет снова пропустил приговор коллеги мимо ушей.

— Быстро иглу и шприц!

— С чем, доктор? — уточнила старшая сестра.

— Пустой! — рявкнул тот.

Ему сунули в руку шприц. К изумлению всех присутствующих, а особенно — молодого доктора Блустоуна, Сет быстрым движением ввел иглу больному в грудь, совсем рядом с раной. Он медленно набрал в шприц кровь, чтобы снизить давление крови на сердце.

— Сердцебиение есть! — не веря своим глазам, прокричала медсестра у монитора.

Сет едва заметным кивком показал, что понял, и обратился к другой сестре:

— Дайте доктору Блустоуну десять кубиков эпинефрина. — Теперь он повернулся к молодому врачу. — Тим, вводи прямо в сердце.

Сет протянул руку к лотку с инструментами, взял скальпель, рассек раненому грудь и большим расширителем развел два ребра. Всем взорам предстало открытое сердце — и оно билось.

Сет одной рукой зажал ножевую рану, а другой осторожно сдавил сердце. Старшая сестра бросилась вызывать хирургов, чтобы те закончили начатую Сетом работу.

Блустоун лишился дара речи. Единственное, что он мог пролепетать, было:

— Вот это реакция! — Тут ему пришла другая мысль: — Но ведь по нашим правилам вскрывать грудную клетку может только хирург!

— Знаю, знаю, — раздраженно буркнул Сет — Попробуй объяснить это вдове.

Руки Сета продолжали ритмично сдавливать и отпускать сердце, а глаза неотрывно следили за лицом больного.

Через несколько минут мужчина застонал:

— Эллен, где Эллен?

— С ней все в порядке, — шепнул Сет. — Я доктор Лазарус. Ваша жена в соседней операционной. Вы оба поправитесь.

Спустя час, когда оба врача отмыли руки от крови (хотя еще оставались в испачканных халатах), у них выдалась минутка обсудить, что же все-таки произошло.

— Сет, даже не знаю, что сказать. Я чувствую себя ужасно виноватым. Если бы не ты…

— Забудь об этом, Тим. Мы все иногда ошибаемся.

— Но не ты! Я тебя наблюдаю в работе уже год и ни разу не видел, чтобы ты чего-нибудь не учел.

Сет улыбнулся:

— Этой процедуре на медицинском не учат, Тим. Это называется ПСЗ.

— Что-что?

— Прикрыть себе задницу.

Это был год восстаний. За 1966 год Америка видела ни больше ни меньше сорок три случая расовых волнений.

Чернокожее население Нью-Хейвена желало отстоять свою самобытность и утвердиться в неотъемлемых правах. Однако, как это ни печально, Мартин Лютер Кинг на собраниях местных активистов был нежеланным гостем, ибо здесь, как в большинстве городов американского Севера, борьба была беспощадной и кровопролитной.

И Беннету Ландсманну предстояло очутиться в этом водовороте.

С тех пор как он стал младшим ординатором хирургического отделения, круг его обязанностей возрос. У него даже появился свой кабинет, если так можно было назвать выделенную ему маленькую каморку.

Он заполнял карту только что поступившего больного с паховой грыжей, когда в дверь постучали. Посетителем оказался мускулистый чернокожий санитар, которого он знал только по имени — Джек.

— Док, я не помешал?

— Нет-нет, ничего! Входи. Садись.

Джек вошел, но садиться не стал. Беннет вернулся за стол, оглядел явно взволнованного парня и спросил:

— Что-то случилось?

— Можно и так сказать, док.

— Пожалуйста, зови меня Бен. Так в чем проблема?

— Да вот в чем, — почтительно начал санитар. — Меня, можно сказать, делегировали переговорить с персоналом госпиталя на предмет выявления наших братьев и сестер. Я имею в виду старший медперсонал.

— Ну и порученьице!

— Да нет, Бен, не так все страшно. Хочешь знать, сколько у нас тут чернокожих врачей и интернов?

Беннет улыбнулся:

— Подозреваю, мне хватит пальцев, чтобы их перечесть.

— Пальцев одной руки! Послушай, Бен, из нас многие сыты по горло этими письмами в конгресс и маршами по округе наподобие бойскаутов. Сколачивается группа, готовая к более решительным действиям. Мы хотим получить то, что нам причитается, и немедленно. Уясняешь?

— Уясняю, — ответил Беннет.

— В четверг вечером у нас своего рода диспут. Семь тридцать тебя устроит?

— Думаю, да. Какой адрес?

Джек встал, извлек из кармана клочок бумаги и протянул Беннету: