Андрей Рубанов - Тоже Родина

— Ну, не совсем типичные, — она улыбнулась. — Вы, конечно, интересные, оба. Вы, это… смотритесь. Наверное, в прошлом вы натворили много дел.

— Ну, — Иван кашлянул, — не так чтобы уж.

— Стоп, — сказал я. — Давайте вернемся к типичным современным мужчинам. Мне интересно.

— Они все скучные, — с вызовом объявила брюнетка. — Усталые, скучные и жадные.

— Но мы не жадные, — возразил я. — Брат, ты жадный?

— Не думаю, — сказал Иван.

— Вот видите. А ваш муж? Он тоже скучный и жадный?

— Я не замужем.

— Почему?

— А мужиков нет нормальных. Или, может, мне просто не везет.

Она извинилась и ушла в туалет. Иван вздохнул.

— Хочешь ее? — спросил я.

— Нет.

— У тебя — машина. И дача. Все условия. Она не профессионалка. Просто ищет мужчину. Лови момент. Полные женщины очень изобретательны.

— Спасибо, — сказал брат. — Обойдусь. Я уже в том возрасте, когда согласие пугает больше, чем отказ.

— Слушай, у нее татуировка на спине. И свежая кожа. Она интересная.

— Побойся бога, — чопорно сказал брат. — Я отец троих детей. Лучше сам займись. Ты писатель, тебе нужны новые впечатления.

— Не могу. Через два часа мне надо быть в Электростали. В родной налоговой инспекции. Я задолжал родине тысячу рублей.

— По-моему, ты должен гораздо больше.

— Еще неизвестно, — сказал я, — кто кому должен.

— Тогда, — сказал Иван, — купи этой секс-бомбе какой-нибудь коктейль, и пойдем. Зачем ты вообще ее позвал?

— Развеяться.

Толстуха вернулась с заново накрашенными губами.

— Извините, что заставила вас скучать.

— А нам не бывает скучно, — ответил брат и хулиганским движением почесал скулу.

— Так что там, — спросил я, — с современными мужчинами?

Брюнетка повела плечами, немного манерно.

— У меня был жених. Мы жили вместе. Он подарил мне шубу. Потом переспал с моей подругой. Я узнала. Мы расстались. Когда я уходила, он отобрал у меня шубу. Теперь в ней ходит моя бывшая подруга.

— Печально, — сказал Иван. — Вы одновременно лишились шубы, подруги и жениха.

— Фиг с ним, с женихом! И с подругой тоже. Шубу жалко.

— Если он забрал шубу, — возразил я, — это не жадность. Это хитрость, ловкость и расчет. Это то, без чего сейчас нельзя жить.

— Значит, вы такой же?

— Нет. Я совсем другой. Я сначала женился, а уже потом одел и обул свою жену, как полагается.

— Вашей жене повезло.

— Она так не думает. Хотите выпить?

— Хочу, — сразу сказала женщина. — Мохито.

Я заказал два мохито. Себе — безалкогольный. Ивану ничего не заказал. Он заскучал, я тоже, можно было бы ничего не заказывать, собеседница мне уже надоела. Она обвиняла в своих неудачах всех, кроме самой себя. Она сидела, молодая, крепкая, бодрая, то груди выставит, то ногу на ногу закинет, то пыхнет сигаретой — не соблазняла, а так, себя показывала, — но кроме этих простейших телодвижений самки, она ничего не умела делать. Трудно заманить современного мужчину такими примитивными маневрами.

Вдобавок за соседний столик сели новые посетители, женщина и маленький мальчик, лет пяти; женщина была серьезна, мальчик заплакан. Он то начинал всхлипывать, то пробовал сдержаться. Ему принесли мороженое — он не притронулся. Он надувал губы, отчаянно жмурился, но сил не хватало, и опять из его глаз текли слезы. Я не мог смотреть спокойно, отводил взгляд, однако ребенок распространял вокруг себя столь сильную ауру горького горя, что я бы мучился, даже повернувшись спиной. Чтобы отвлечься, спросил:

— Послушайте, Алла… А вам не кажется, что мужчины делаются скучными, жадными и усталыми только потому, что они первыми принимают на себя удар? Как и подобает мужчинам?

— Удар чего?

— Вот этого. И этого. И этого.

Я обвел рукой зал. Показал пальцем на стакан в своей руке, на торчащие изо льда зеленые лопухи мяты, словно мокрых долларов напихали туда. На пачку дорогих сигарет. На мерцающий над нашими головами телевизор — модное дефиле, каменные лица моделей, фотовспышки, острые плечи, все невыносимо ярко, дерзко, быстро, контрастно и ненатурально. На лохматого, как бы гудроном покрытого узбека в синей спецовке, протирающего особой шваброй окна кафе, и без того чистые. На улицу за плечами узбека, забитую машинами, все сплошь новые, и меж ними одна старая, под управлением взмокшего от ненависти старика в мятой кепчонке. На рекламный щит, обещающий два пылесоса по цене одного, плюс дисконтную карту и лотерею, — явный перебор с посулами, как-то подозрительно рьяно хотят ребята сбыть свои пылесосы. На то, что выше рекламного щита: стены, зеркальные окна, сплошные вертикали, этажи, устремленные в зенит линии, как будто на носовом платке мыкаемся, как будто нет у нас пространства для жизни и никогда не было.