Джумпа Лахири - Тезка

Через двадцать четыре часа семейство дома, на Пембертон-роуд. Трава на лужайке выросла по пояс, в холодильнике обнаруживаются молоко и хлеб, оставленные для них жильцами, а на крыльце стоят четыре огромных мешка с почтой. Вначале Гангули спят днем, а по ночам бодрствуют — часа в три ночи усаживаются пить чай с тостами, распаковывают чемоданы. Они не могут привыкнуть к собственному дому, к отсутствию тесноты и суматохи. Им кажется, что они все еще в пути, все еще оторваны от привычного жизненного уклада, как будто только они вчетвером и остались на всем белом свете. Но к концу недели, когда новые сари и золотые украшения матери показаны подругам, чемоданы убраны из гостиной, хрустящие ломтики чаначура сложены в емкости с вакуумными крышками, а провезенные контрабандой манго съедены на завтрак с кукурузными хлопьями и молоком, все возвращается на круги своя. Как будто они и не уезжали.

— Ух, как вы загорели, прямо черные стали, — с завистью говорят родительские друзья Гоголю и Соне.

Наконец они спят в своих комнатах, на отдельных кроватях с толстыми матрасами, пышными подушками и подобранными по размеру простынями. После визита в супермаркет холодильник заполняется привычными продуктами — молоком и апельсиновым соком, овощами и кексами. Мать возвращается на кухню и снова готовит им еду, отец стрижет газон, ездит на машине, возвращается на работу в университет. Гоголь и Соня спят сколько душе угодно, смотрят телевизор, делают себе сандвичи с арахисовым маслом и желе в любое время дня. Все запреты сняты: им вновь позволено ссориться, дразнить друг друга, с криками бегать по дому, разговаривать по-английски и говорить «заткнись». Они по полчаса с наслаждением стоят под горячим душем, гоняют на велосипедах по окрестностям, звонят американским друзьям, которые рады видеть их, но не задают вопросов о том, где они были. И поэтому Гоголь и Соня с облегчением задвигают воспоминания подальше, в дальние закоулки своего сознания, отворачиваются от них, как от экзотической одежды, купленной по случаю, но неуместной в повседневной жизни.

В сентябре возобновляется учеба. Гоголь уже перешел в среднюю школу и изучает биологию, историю США, математику, испанский язык, английскую литературу, на уроках которой они разбирают «Итана Фрома», «Великого Гэтсби», «Землю», «Алый знак доблести».

Гоголь декламирует перед классом монолог Макбета «Завтра, завтра» — единственные поэтические строки, которые он будет помнить всю жизнь. Их учитель, мистер Лоусон, — невысокий, худощавый, энциклопедически образованный человек с рыжеватыми волосами и глубоким грудным голосом. У него небольшие, пронзительные зеленые глаза, спрятанные за стеклами очков в роговой оправе. Его личная жизнь — постоянная тема школьных пересудов и сплетен, поскольку он когда-то был женат на мисс Саган, преподавательнице французского языка. Мистер Лоусон носит брюки цвета хаки и яркие зеленые, желтые, красные свитера, без конца пьет кофе из треснувшей синей кружки и не может выдержать урока без того, чтобы не сбегать в учительскую покурить. Несмотря на малый рост, он ухитряется заполнить собой пространство аудитории и умеет полностью завладеть вниманием слушателей. Почерк его совершенно неразборчив, а сочинения учеников возвращаются от него в коричневых пятнах от кофе, а порой и в золотистых — от виски. Ежегодно за первое сочинение — анализ блейковского «Тигра» — он ставит всему классу самые низкие оценки. Несколько одноклассниц Гоголя считают мистера Лоусона безумно сексуальным и влюблены в него без памяти.

Мистер Лоусон — первый из преподавателей Гоголя, кто знает его тезку не понаслышке и любит его произведения. В первый же день, когда во время переклички очередь дошла до Гоголя, учитель взглянул на него с радостным изумлением. В отличие от других учителей он не допытывался, действительно ли это имя, а не фамилия или прозвище, не задал идиотского вопроса: «А это, случайно, не писатель такой?» Он произнес имя Гоголь совершенно естественно, как произнес бы «Эрика», «Брайан» или «Том». А затем добавил:

— Нам всем надо будет прочесть «Шинель». Или «Нос».

Однажды январским утром, через неделю после рождественских каникул, Гоголь сидит за партой и смотрит в окно на легкий снег, покрывающий землю тонкой сахарной глазурью.

— Эту четверть мы посвятим повести и рассказу, — говорит мистер Лоусон, и внезапно Гоголь понимает, о чем сейчас пойдет речь.