Джумпа Лахири - Тезка

К этому времени он уже успел возненавидеть вопросы, которые ему постоянно задают по поводу его имени. Теперь Гоголя бесит, что приходится каждый раз объяснять, что это имя ничего не означает «на индийском языке». Бесит, что ему приходится носить беджик со своим именем на всех школьных мероприятиях, чтобы люди могли выговорить его правильно. Бесит даже то, что приходится этим именем подписывать работы в изостудии. Он всем сердцем ненавидит свое имя: оно звучит абсурдно, ничего не значит, оно не имеет к нему никакого отношения, оно не американское, не индусское, а — представьте себе — русское! За что ему такое наказание? Почему он должен жить с домашним именем, которое приросло к нему, как официальное, день за днем, минута за минутой? Его буквально тошнит, когда он видит свое имя на подписке на «Нешнл джиографик», подаренной ему родителями на прошлый день рождения, или на грамотах за хорошую учебу, которые он регулярно получает в школе. Временами его имя, невесомое, эфемерное, причиняет ему почти физическую боль, как впивающийся в горло воротник рубашки, намертво прилипшей к его телу. Иногда он надеется, что это имя удастся сократить: в конце концов, один из его соучеников по имени Джаядев переименовал себя в Джея. Но Гоголь и так короткое имя, оно хорошо запоминается и отчаянно противится любым попыткам как-либо изменить его. Другие мальчики в классе потихоньку начинают приглашать девочек в кино или в кафе, но Гоголь не представляет себе, как он сможет сказать по телефону девочке: «Привет, это Гоголь», особенно если эта девочка ему хоть чуть-чуть нравится.

Он, конечно, немного знает русских авторов, но почему родители выбрали ему самое несуразное имя из всех возможных? Он готов был бы смириться, например, с Львом или Антоном. А Александра можно было бы сократить до Алекса — просто здорово! Но «Гоголь» звучит особенно нелепо, в этом имени нет ни достоинства, ни авторитета. Но больше всего его бесит полное отсутствие смысла в этом имени. Ему часто хочется крикнуть в лицо родителям, что Гоголь — это не его любимый писатель, а отца, вот пусть он сам себя так называет! И ведь подумать только, в его силах было всего этого избежать. По крайней мере, в школе его знали бы как Никхила. Тот первый день, которого он совсем не помнит, мог бы стать началом новой жизни, но нет, он сам все испортил. Его родители тоже имеют домашние имена, которыми их зовут в Калькутте, но он остается Гоголем на все сто процентов.

— Мы пытались, — объясняют родители друзьям и родственникам на вопрос, почему у их первенца нет официального имени, — но он отзывался только на Гоголя. А в школе настаивали, что так и следует к нему обращаться, — добавляют родители извиняющимся тоном. — Мы живем в стране, где президента называют Джимми, так чего же вы хотите? Мы были бессильны.

— Спасибо, — повторяет Гоголь и взглядывает на отца.

Он захлопывает книгу и свешивает ноги вниз, чтобы дотянуться до полки и поставить ее туда. Но его отец пользуется моментом и садится на кровать рядом с ним. На секунду он кладет руку Гоголю на плечо. Его сын в последнее время сильно вытянулся, теперь он ростом почти с отца, исчезла детская округлость лица, а голос начинает ломаться. Ашоку приходит в голову, что, наверное, у него с сыном уже одинаковый размер обуви. В красноватом свете прикроватной лампы Ашок замечает темный пушок над верхней губой сына. На худой шее резко выступает кадык. Тонкие руки бледны, как у Ашимы, с изящными пальцами и хорошей формы ногтями. Интересно, похож его сын на него самого в этом возрасте? — думает Ашок. Но проверить это нет возможности: детских фотографий Ашока не существует, он впервые сфотографировался, когда получал паспорт. На тумбочке около кровати сына стоит пузырек «Клерасила», флакон дезодоранта. Ашок берет книгу, лежащую между ним и сыном, с нежностью про водит рукой по глянцевой суперобложке.

— Я ее прочитал вначале сам: так много лет прошло с тех пор, как я последний раз перечитывал эти рассказы. Надеюсь, ты не против?

— Нет, конечно.

— Я чувствую родственную связь с Гоголем, — говорит Ашок. — Больше, чем с каким бы то ни было автором. Знаешь почему?

— Наверное, тебе нравятся его рассказы.

— Да, но не только. Как и я, он большую часть жизни провел за границей.

— Ну, понятно, — кивает Гоголь.

— Есть еще одна причина.

Музыка внезапно обрывается, и наступает полная тишина. Отец и сын смотрят друг на друга. Потом Гоголь переворачивает пластинку и прибавляет громкости.