Улья Нова - Как делать погоду

– Ничего ты не понимаешь, сказочник, молодой еще. Подставить лицо под хрустальный колючий снег – ах, как же хорошо. Как это лечит от заблуждений и несчастной любви!

– Что лечит?

– То, о чем ты сейчас рассказывал, – хрустальный снег, – пробурчал Дыдылдин, громко прихлебывая, – он отрезвляет, поучает, устанавливает на нужную лыжню. Ладно, проехали. Не будет тебе хрустального снега, раз ты к нему пока не готов.

– Что касается мягких и пушистых хлопьев, – продолжил я, – которые плавно и торжественно плывут с неба… нет, Василь Василич! Не в день рождения. Дело в том, что обычно в день такого снегопада возле подъезда, в отделенном от остального мира шаре неожиданно замечаешь парня и девушку. Они стоят, обнявшись, запыхавшиеся и смущенные. На их распущенных длинных волосах белеют перья снега. Пушинки медленно и волшебно летят из дымного неба мимо приближенных друг к другу лиц, тают от разгоряченных выдохов. А ты замедляешь шаг, прирастаешь к земле. И замираешь. Внутри воспламеняется то зависть, то восторг, то грусть, то боязнь это спугнуть. А еще ты злишься, ведь в твоей-то жизни такой кадр давно позади. Ведь твой организм миновал отметку, называемую молодостью. От этого открытия по уже прилично потрепанным и усталым проводам нервов фиолетовая искорка грусти летит медленно и невозмутимо. А в остальных клетках тела, возможно, уже запущен механизм возраста и распада. Это делает тебя красивым, хрупким и печальным. Но такая красота мимолетна, жить ей осталось совсем немного. И совсем скоро она надломится, огрубеет, сменится равнодушием. Хлопья снега будут опускаться на землю, ты будешь стоять в стороне, завидуя и злясь. Конечно, ничего плохого в этом нет. Возможно, маленькое происшествие возле подъезда пойдет на пользу, но лучше пережить его как-нибудь потом, в конце февраля.

– Ничего такого со мной никогда не происходило, – возмутился маг и чародей, – и не произойдет. Я молодость свою не прерывал. Она у меня и по сей день продолжается. Поэтому горевать мне не о чем. А когда целуется у подъезда распущенная молодежь – не обращаю внимания, думаю о своем. Эх, надо тебе, сказочник, брать пример с меня. Скучный ты и недальновидный, раз перья снега не любишь. Да под таким снегопадом на санках катаются! Обхватил румяную даму в шубе до пят, сбил с ног и с горки! Этот снег тебя расстраивает. Тот снег тебе не по душе. А что же насчет дня рождения? Как я тебе зиму-то нагоню?

– Мне нравится, когда снегопад осыпает лицо тоненькими скорлупками перламутра. И тает, едва коснувшись щеки. Я люблю, когда снег то прекращается, то возобновляется снова. Беспорядочный, беспечный, затаивший что-то, увиваемый в легкую вьюжку, которая змеится по пустому шоссе. Снежинки бесформенные, светятся и поблескивают, как в начале сказки. Пробуждая предчувствие, что все сбудется. И уверенность, что многое еще впереди. Вот такой снег устройте мне на день рождения! Пусть он медленно и таинственно сыплет в ноябрьских сумерках, при свете фонарей.

– А я бы предложил совсем другой подарок, который обычно устраиваю для близких и родных людей. Если будешь работать на меня, если напишешь сказочные статьи, я презентую тебе на день рождения тополиный, горячий снег. Он налетит на тебя, сказочник, мягкой теплой метелью. Собьет с толку, окутает запахом клейкой листвы, смолы и неба. Он принесет тебе в ноябре лето, тепло, песни лесных птиц. Ты загадай свое. Я загадаю свое. Вот и посмотрим, чья задумка сильнее. Вот и поглядим, какой снег выпадет в итоге на твой день рождения. Знай, побеждает всегда тот, у кого мечта настырнее, у кого воображение богаче и хитрее… А как ты ловко плел про погоду! Давай-ка не дури, сынок. Ты все можешь. Я сделаю тебя сказочным журналистом, волшебным пресс-секретарем. Проветрись, перешагни через всякие эти «не могу» и быстро садись за нашу рубрику, за нашу первую статью.

Неделю спустя, ругая радикулит, Василь Василич с ореховой палкой в руке бодро хромает по заснеженной аллее в глубь Измайловского парка. На ветках берез и развесистых елей поблескивает иней, на черную, натянутую до бровей шапку осыпаются белые перья и щедрые кружевные пушинки. Снег громко и вкусно скрипит под заплатанными валенками. Сиреневый пар вырывается в пасмурное небо, когда волшебник недовольно покрикивает: «Живее, ты на работе. Шевелись: левой-левой-ать-два-три…» Я бегу следом, прижимая к груди большую клетку, в которой трясутся три перепуганные синицы, два воробья и два полусонных голубя. Под мышкой Дыдылдина – старая картонная коробка из-под люстры, в которой, по его утверждению, сидят две исцеленные за последний месяц сороки.