Улья Нова - Как делать погоду

На следующий день я в последний раз обошел пустую и безразличную квартиру, похожую на номер гостиницы, с нетерпением ждущий прибытия следующих постояльцев. Ни одна шерстинка ковра не шелохнулась на прощание. Ни одна деревянная статуэтка или настенная лампа не дрогнула вослед. Комод, тумбочки, диван и даже обои – все казалось надменным, тактично жестоким, каким и принято быть, ожидая, когда кто-то покинет эти стены навсегда. В коридоре я замешкался, надевая кроссовки. Оттягивая до последнего выход, стал по-другому вдевать шнурки. Почистил щеточкой рукав куртки, все еще втайне ожидая. Казалось, вот-вот, еще немного, Алена позвонит. Можно будет все отменить. И исправить. Уже на лестнице, названивая соседке, глуховатой старушенции, чтобы отдать ключи не просто от квартиры, а от всего моего прошлого, я прислушивался, не звонит ли телефон в глубине покинутых комнат. Появившись в щелочке не снятой с цепочки двери, старушенция ухватила узловатыми пальцами медный ключ от нижнего замка. Маленькая связка с обломанным якорем-брелком исчезла в сухом сером кулачке. Высунув нос из сумрака, не вдаваясь в подробности, она сонно кивала на объяснения. И захлопнула дверь. Ожидая лифта, я продолжал вслушиваться в тишину опустевшей квартиры. Лифт грузно пыхнул. Лязгнул отворившимися дверями. Я ногой передвинул туда коробку с микроволновкой. Втащил необъятную сумку. Застыл, надеясь, что в последний момент вдалеке раздастся знакомый писк радиотелефона. Нажал кнопку «1», уверенный, что через тридцать секунд, выйдя из подъезда, обнаружу на улице дождь со снегом. И порывистый ветер. С утра было пасмурно. Но дождь со снегом обязательно должен пойти именно сейчас, по закону подлости, ведь мои руки заняты коробкой, а зонт завален рубашками и свитерами на самом дне сумки. Потому что именно так случалось множество раз. Я вышел в сизый зяб – вспаханное поле безлюдных дворов. Отошел на несколько шагов от подъезда. И подошвы моих кроссовок будто бы намертво приклеились к заледенелому асфальту. Ясно представилось, как вечером Алена вернется в очищенную от следов моего пребывания квартиру. Энергично обойдет комнаты, заглянет в освободившиеся ящики комода, осмотрит пустые шкафы. Отворит форточки, чтобы изгнать из помещения мой запах. В это время зазвонит телефон. А она будет с нетерпением ждать звонка. Невесомая, спрыгнет с табуретки, побежит в коридор, вытирая на бегу руки о джинсы. Подлетит к телефонному столику, как всегда чуть споткнется о завернувшийся уголок ковра. С жадностью и жаждой схватит трубку. И через мгновение улыбка сползет с ее лица, а черты начнут медленно растекаться в гримаске удивления, растерянности, горечи. И, наконец, ярости. Ведь вместо ожидаемого бархатного баритона громкий и бодрый голос кукарекнет ей в самое ухо: «Здравствуйтя! Хорошего трудового дня! Это я, маг и чародей Дыдылдин, занесенный во всемирную энциклопедию феноменов. Как вам погодка? Видите, за окном солнце, а по прогнозу обещали дождь. И в отдельных районах снег. Но их и в помине, вы свидетели, нет! А потому что вмешался добрый волшебник и посвятил сегодняшний солнечный день вам, Алена! Я дома, контролирую снеговую тучу, не впускаю ее в пределы МКАДа ради вас, по просьбе нашего общего друга, сказочника». Представив это, распираемый тайным восторгом и тихим торжеством, я направился по заледенелой тропинке к метро. Зимнее белесое солнце, похожее на таблетку, подмигивало, пробиваясь сквозь черные ветви лип и кленов, сжимавших пятернями сучьев пустые и выстуженные гнезда. Вопреки ожиданиям дождь со снегом так и не начался. Я не стал слушать выпуск столичных радионовостей, не вспоминал мамины печальные предсказания и вообще ни о чем не думал, перебирая ногами серые клавиши-ступеньки метро. Прогуливаясь туда-сюда по краю платформы, ожидая поезда, который унесет меня из родного Царицына, я насвистывал грустный мотив песни «Миллион алых роз», а потом напевал: «Жил-был волшебник один, много он бед перенес, но в его жизни была целая площадь цветов!»

Час спустя я, Митя Ниточкин, отдавший ключи от своего прошлого глуховатой старушенции с пекинесом, бочком спешу вниз по Пятницкой, стараясь не поскользнуться на заледенелом тротуаре. Ветер центра столицы насыщен кружевным выхлопом рычащих в пробке машин, тонкой наледью, запеченной корочкой сыра, шоколадной глазурью, бетоном, застоявшейся водой прудов и жидкостью для мытья стекол. Повсюду, настигая и поддразнивая, снуют игривые запашки закусочных: перченый выдох пиццерии, кофейно-коричный сквозняк из распахнутой двери кондитерской, пар курицы-гриль из приоткрытого оконца багетной, пережаренный лук и сливочный соус из окна чьей-то квартиры. Плечо привычно тянет к земле необъятная сумка с пожитками. В руках – огромная коробка с микроволновкой и посудой. Сказки сочинять некогда, голова забита единственным вопросом: кто такая Фрося, как быть, если она окажется: